уставленным. На каждом уроке возбуждался. Пацаны, курили на переменке, этим бахвалились, я же помалкивал, пока не заполучил Батыеву подколку:
– Часом не болен, Покрышкин? На зоологии у всех полная активация. Встают, как штыки. А что ж у тебя?
Плохиш смеялся:
– Да нормально у него всё. Брюки широкие и френч в день зоологии, почему, думаете, надевает? Может быть, у него болезнь Пейрони, потому стесняется.
Я бы потребовал сатисфакции, но не сделал этого. Вызов на разборку у «Полярника» отпадал по известной причине, а вызов на «благородную дуэль» по правилам требовалось обосновать, предъявить аргументы в пользу своей правоты. Я рассудительно предугадал действия по этому поводу Хизатуллина и Запрудного: потребовали бы на зоологии продемонстрировать открыто насколько я прав. К тому же я не знал что за недуг такой – болезнь Пейрони.
Каждый раз урок зоологии ожидал с предчувствием, если не беды, то позора на мою голову. Я паниковал, когда Мэрилин Монро с «камчатки» возвращалась к кафедре и, случалось, присаживалась на пустующее место моей парты. Ох, тогда… Под боком облако тёплого мохера – от чего всего жгло и в холод бросало. Если бы в эту минуту вызвала к доске, не пошёл бы, даже не встал бы с места ответить. Парубком не подняли бы. В этот урок, вошла в мастерскую, я от станка только привстал, бросив взгляды по сторонам. Ругал себя: на радостях дома за завтраком забыл, что сегодня зоология, собираясь в школу, надел не брюки с френчем, а джинсы с жилеткой.
Со звонком на урок я подивился тому, что из пацанов никто не прибежал в туалет покурить.
* * *
В мастерскую я пришёл первым. В дверях налетел на Батыя, обращавшегося к кафедре:
– Маргарита Астафьевна, схожу, приведу. Запоздают, составляй потом протоколы на всех.
Уставился в меня и ждал, когда я ему проход уступлю.
Такая инициатива, исходившая от классного авторитета, была невиданной: опуститься до того, чтобы выполнять прямые обязанности дежурного – пойти собирать учеников на урок! Я рот от удивления открыл, и проход уступил попятясь назад. Мэрилин Монро из кафедры выглянула, тоже изумилась.
Смущённый, через мастерскую к своему станку я пошёл напрямик, ногами на пути сдвигая табуреты. Инцидент в дверях – ладно, свидетелем был бы один Плохиш, но видела и зоологичка. Она, оторопев, взгляд перевела в сторону Запрудного у стеллажа. Плохиш, склонившись над нижней полкой, что-то там, сопя и чавкая ириской, поправлял. У меня идея возникла: пока не пришли в мастерскую ученики, повернуть к стеллажу и дать пендаля по толстому заду. Но ведь заверещит, как баба, учительницу из кафедры подымит, и та возьмёт и вызовет к доске рассказать о бегемоте. Обломился.
Плохиш зашёл за стеллаж и там с чем-то возился, на меня внимания не обратил.
Я не садился, стоял у станка и старался разглядеть всё, что расставлено на полках. На средней –
