когда начнет садиться солнце, обязательно вернемся к этой работе.
София с опаской взглянула на диван, где лежала Либби, положив хвост на шею, как шаль.
– Ну, что я говорила? С такой скоростью прогресса, меня отправят назад и понизят в ранге, – вздохнула она.
Солнце шло на закат, и София с удивлением заметила, как много пришло людей. Мужчины и женщины разных возрастов постепенно заполняли зал. Бармен, прибывший за полчаса до открытия, уже вовсю смешивал напитки, развлекая ловкостью рук гостей.
София заказала мартини, обратив внимание, что его берут девушки, и медленно ходила по мастерской, пытаясь найти, за что можно ухватиться в поиске решения. Задача была и правда не из простых.
За столетия эфор встречала разных оппонентов. Были и банкиры, и военные, и циркачи, конюхи, и рабы на плантациях. Но всех их объединяло одно общее событие. Они пережили сильное потрясение, которое стало возвращать им память о прошлой жизни.
Сейчас же, ситуация складывалась иначе. По имеющимся данным, Константин рос в благополучной семье, в достатке. Он хорошо учился и не был обделен вниманием. Благодаря Либби у него была мощная харизма. Переезды его не страшили, а любая задача казалась легко выполнимой. К депрессиям он не был склонен. Так что же послужило столь стремительному возвращению памяти? Это и предстояло выяснить.
Продолжая ходить по помещению, София старалась изо всех сил не обращать внимание на других гидов. А здесь их было множество. Они естественно сразу раскусили в ней эфора, но надо отдать должное, не донимали вопросами. Некоторые из них сочувствующе косились на Либби, молва в высшем мире разносилась столь же быстро, сколь она разносилась в мире людей.
Картины одна за другой привлекали внимание Софии. Хаос в мыслях Константина, умело накладывался на его артхаусные работы. Чтобы хоть немного понять всю глубину творческой идеи, нужно было разглядывать каждую деталь, ничего не пропуская.
На одной из картин была изображена юная девушка с огромными светло-голубыми глазами. На бровях у неё были золотинки от фольги, до которых смело доставали длинные, белые ресницы. Её фарфоровая кожа, будто сияла через холст. На значительной части её головы находилась чайная чашка, а ухо было в виде ручки от этой чашки. Она была абсолютно голой, прикрытая в пикантных местах паром, который исходил то ли от чайного блюдца в её руках, то ли от её кожи.
Рядом с ней дублировались копии девушки, только на 20 лет старше. По мере приближения девушки к старости, её фарфоровая кожа тускнела, а морщинки на лице и чашке походили больше на трещины и сколы сервиза. Глаза теряли блеск, а блюдце в руках и вовсе пропало. Теперь пожилая, разбитая местами женщина без блюдца, стояла неприкрыто голая и олицетворяла износ тела и духа. На её щеках были прорисованы чаинки, напоминающие слезы.
– Просто поразительно, правда? – спросила Либби, оказавшись слева от Софии, – Как тонко он видит этот мир.
– В этой картине что-то есть, – ответила эфор, без особого восторга, – Что касается видения
