Староречья отличалась от авангардного столичного строительства своей особенной христианской патриархальностью, здесь царило почти монастырское умиротворение с малиновым колокольным звоном и благоуханием знаменитого розария, а все санаторские корпуса проектировались в соответствии с единым планом. Экспериментальный проект короля Константина "Умиление", изначально задумывавшийся в качестве альтернативы существовавшей медицинской практике лечения психозов, удачно развился и пользовался доброй славой.
– Спасибо вам за всё, за вашу заботу, – проникновенно произнесла Валентина, вызвав в душе Валерия тоскливое чувство сожаления.
– Карл не хотел, чтобы ты видела его мёртвым, – солгал он. – Хотел остаться в твоей памяти, каким был.
Княгиня склонила голову набок, вдумываясь в слова короля.
– Меня приглашал в свой дом брат Карла, он тоже одинок, и я размышляла, как мне будет в Итиле, там, где прошла наша юность, но решила остаться здесь, потому что Итиль без мужа в большей степени напомнит мне моё детство и моего разорившегося отца. А здесь я никому не в обузу, здесь я чувствую себя как бы снова рождённой, так что в этой новой жизни у меня будет новое, тихое счастье.
Валерий забрал её узкую ладонь в свою руку и легонько сжал.
– Время лечит, – сказал он, – надо довериться его течению. Ты права.
Валентина подняла голову, всматриваясь в дымку, скрывавшую другой берег Межи. Вдруг она улыбнулась и встала со скамейки. Валерий тоже встал, они пошли по зимней аллее, с обеих сторон поросшей старыми ореховыми деревьями, на ветвях которых лежал выпавший накануне снег. Снег лежал на аллее, и они нарочно бороздили подошвами, оставляя после себя длинные следы с пушистыми бортиками из чистейших снежинок. Оба смеялись.
Увы, ты прав, мужицкий нидерландец.
Через окно картины зимний морок
Доносит запахов и звуков смутных танец.
Склонился день, и мне уже за сорок.
Отчёт пути. Охотники устали,
Собаки дом почуяли, всё видно
Как на ладони, в белой-белой дали
Селение… Невыносимо стыдно.
Вот мой отчёт! Стою на склоне горки.
Я не был ни охотником, ни зверем.
Внизу мой кров томительный и горький.
Нет, это не конец ещё, не верю!
Мой сын не вор, а дочь не одинока,
И сам я не старик на ложе чинном.
Не сожалей, не сетуй раньше срока,
Ещё нужны очаг, семья, община.
Когда бы знали, где упасть придётся,
То наперёд стелили бы солому.
Пусть ворон врёт, дымок жилища вьётся,
И собирают хворост в буреломе.
Пусть "Отче наш" в домах читают дети.
Всё сбудется – раскаянье, прощенье.
Отец мой выйдет на порог и встретит
Меня
