с ней привычный диалог о скучных, взрослых заботах, Иви, сидящая по правую руку от Боузи, наклонилась к нему и зашептала:
– Она неживая.
– Чего?
– Неживая, говорю, ты что, глухой, Зи-зи? – девочка захихикала. – Ненастоящая. Ну, когда-то была, а сейчас – нет.
– Что в этом смешного? – нахмурился Боузи.
– Ничего, вообще-то, – надулась Ив. – Просто мы все думаем, он очень любит кушать, а бабушку придумал, чтобы мы над ним не смеялись.
– Вот именно, – поддержала подругу Тина, что сидела слева. – Хранители такой ерундой не занимаются.
– Какие еще хранители? – не унимался мальчик.
– У каждого из нас они есть. Ангелы-хранители. Ты что, не знаешь?
– Дети! – слегка повысила свой голос Александра, которая, наконец, заметила болтовню за столом.
– Расскажем тебе после вечерней молитвы, – успела шепнуть мальчику Иви. – Значит, время пришло!
Боузи, теперь абсолютно лишенный аппетита из-за недюжинного интереса, украдкой рассматривал белую скатерть, которая хрустела от чистоты. Прикасаться к ней было противно.
– Куколки! – обратился к воспитанникам господин Камерон, когда добрая половина куриной тушки была уже уничтожена. – С завтрашнего дня мы начнем с вами индивидуальные занятия. Самсон у нас будет первым.
– Это как послушания с сестрой Александрой? – с улыбкой подметила инициативная Иви.
– Абсолютно так, моя хорошая, – отозвался Камерон и потер ладони. – Только с каждым по отдельности. И нужны они для того, чтобы все вы поскорее обрели семью! Да-да, оглянуться не успеете, как станете прехорошенькими малышами, и за вами придут новые, любящие родители!
– Как здорово! – хихикнула девчушка.
Больше всего на свете такие дети, как Иви, Боузи, Ада, Самсон, Тина и Тиг, хотели одного: быть любимыми. А любовь бескорыстная, честная и всеобъемлющая была возможна лишь с теми, кто был готов занять пустующее родительское место. По крайней мере, так было положено думать. И к этому же – требовалось стремиться.
– Все доели? – холодно поинтересовалась сестра. – Тогда благодарите Создателя за трапезу и поспешите пройти в вашу детскую.
Несмотря на то, что комнат в доме благодетеля было достаточное количество, детям была выделена всего одна, называвшаяся «детской». Она представлялась достаточно просторной для того, чтобы уместить шесть кроватей и святой уголок для утренних и вечерних молитв. Но, в отличие от остальных комнат, музейный зал отнюдь не напоминала.
Во всей этой искусственности интерьера было что-то еще.
Неизвестное, заведомо жуткое, превращающее предметы быта в качественно выстроенный антураж.
Дом был ненастоящим.
Дом был кукольным.
Но почему?
Могло ли случиться так, что детям в нем не суждено было повзрослеть и вырасти?
