Один – тот, с кем я выросла, скорее учитель, чем солдат, мягкий придворный и любовник моей матери, а не хладнокровный убийца. В ту ночь, когда моя мать устроила переворот, он показал другую сторону, как и сейчас. Наверное, меня должно было успокаивать, что он готов убить, лишь бы защитить меня, но уверенность подмывало чувство, что я не знаю его по-настоящему.
Отбросив сомнения, я вытащила стрелу и приложила ее к тетиве, быстро осмотрелась в поисках цели и выпустила стрелу над перилами. Прицелилась я хорошо, но мишень выбрала неверно. Надо было начать с какого-нибудь одиночки, чтобы сперва посеять смятение, а потом уже панику, но вместо этого я выбрала самого здоровенного и нахального, который стоял на столе в центре и во всю глотку распевал «Триумф». Стрела вошла ему в горло, прервав песню на полуслове. Он охнул, схватился за древко, и все зрители обернулись, осоловело уставившись на меня.
– Проклятье. – Я выпустила еще одну стрелу в ближайшего моряка. Она проткнула ему шею, но не горло, и когда раздался крик, Рёдзи выскользнул у меня из-за спины с кинжалом в руке, чтобы присмотреть за лестницей. – Проклятье!
Я натягивала тетиву и стреляла с бешеной скоростью, но стрелы врезались в разъяренных пьяниц, а не в перепуганных. Моряки вытаскивали оружие – из-за пояса, из сумок, но никто не побежал к двери. И все нацелились на меня.
Я не смотрела на них, сосредоточившись на луке и слушая тяжелое дыхание и удары Рёдзи, – только так я знала, что он жив и сражается.
– Две минуты, – сказала я генералу Русину. Две минуты, чтобы одинокий лучник из тени посеял неразбериху и панику. Вроде бы совсем недолго, но каждая секунда казалась вечностью.
Поскольку Рёдзи охранял лестницу, некоторые моряки бросились прямо на перила и попытались вскарабкаться по ним, и если бы они не были так пьяны, у них могло получиться. Но они были слишком медлительны, а я много скучных дней тренировалась в стрельбе, пока слуга считал, сколько времени мне требуется, чтобы опустошить бочонок со стрелами.
Мое внимание привлек гортанный крик. Рёдзи воткнул меч в глаз высокого моряка и кинжал в живот другому. Ни секунды не медля, он вытащил оба клинка и пнул того, кому выпустил кишки, по колену.
В верхнем коридоре раздались шаги. Появились двое, но тут же скрылись из вида, как только моя стрела воткнулась в деревянную балку. Они бросились в атаку, но я уже вытащила другую, и она вошла прямо в глаз первому из них, когда он в ярости накинулся на меня. От удара его отбросило назад, и его напарник споткнулся и упал навстречу новой стреле.
Рёдзи больше был не один у подножия лестницы. Из двери погреба высыпали солдаты, мои солдаты, наполнив помещение симфонией крови, боли и смерти. Я уже собиралась выпустить очередную стрелу, но ослабила тетиву – не хотелось попасть по своим.
Рёдзи за моей спиной наконец-то выдохнул, и мы молча наблюдали кровавый конец моряков Бахайна. Еще минуту назад они веселились, а теперь лежали мертвыми на полу, истекая кровью в лужах рвоты и пролитого
