успели покинуть побережье и благодаря этому остались в живых, расходились по купе с понурыми физиономиями, от которых и молоко скиснет. Я их понимал и в глубине души жалел. Не их вина, что пришлось расплачиваться за чужие ошибки и просчеты. Эти парни, слишком рано взявшие в руки оружие, были еще не сломлены, уж я бы увидел это в их глазах. Уставшие, понурые, но не сломленные. Что ж поделать? Не всегда же нам выходить победителями из всех передряг. Когда-то нужно и по фейсу получить, чтоб усвоить урок и окончательно не загордиться. Ошибки закаляют.
– Ждать больше нельзя, капитан, – убеждал меня Палыч, нервно дымя трубкой. – Берег кишит некроморфами, скоро они расползутся по лесу. Все, кто мог, сюда добрались, остальных бегать и искать я не намерен. Ради нескольких выживших мы все рискуем головой. Предлагаю убраться отсюда, пока не поздно…
– Подождем еще полчасика, – решил я. – Если никто не придет, тогда уедем. Давай сигнал. Хоть какой-то ориентир выжившим.
Прошли томительные минуты ожидания, пока бронепоезд давал призывно короткие гудки и светил в небо прожекторами, но никто так и не появился.
Как и два месяца назад, вокруг меня снова металлические стены и двухъярусные койки. Привычно стучат колеса на стыках рельс, навевая сонное оцепенение. До Южного чуть более часа езды, которые необходимо потратить на сон и подготовку перед новым сражением. Радист передал приказ штаба взять на себя оборону поселка, даже если для этого придется лечь костьми. На бронепоездах эвакуировали с побережья чуть меньше двух сотен человек и еще несколько десятков вывезли вертолетами, тогда как в операции участвовало больше четырехсот человек, включая многочисленную исследовательскую группу Центра общественного здоровья. Пока мы будем отстаивать Южный, командование разработает план по восстановлению утраченных позиций и закрытию портала. Если вспомнить, что в Гнезде оставалось еще больше двух тысяч хорошо вооруженных солдат и большое количество бронетехники, не считая авиации, ответ мог быть весьма весомым, а ведь еще не задействованы патрульные корабли в море и резервисты с Северного. В ближайшие дни весь остров будет кипеть, как разбуженный муравейник.
Усевшись за узким металлическим столом, я соорудил из скудного провианта для себя и Антона пару бутербродов из сухарей и вяленого мяса. Раздобыв где-то потемневшую от времени гитару, Чеков лениво перебирал струны, напевая простенькие мотивчики. После столь позорного поражения не хотелось ни о чем говорить. Все было понятно без слов. Ученые в очередной раз подложили хорошую свинью, и теперь расхлебывать нам всем.
Антон мрачно опрокидывал в себя одну стопку шмурдяка за другой, пока не задремал, убаюканный равномерным раскачиванием вагона. Даже Чеков отложил гитару, задумчиво глядя на огонек масляной лампы. Его мысли были далеки отсюда.
Нащупав под столом замусоленный журнал десятилетней давности, я с ленивым любопытством вытянулся на кровати и при тусклом свете лампы принялся листать страницы, рассматривая
