И в душ бегать! Ну, еще за едой и сигаретами в магазин!
– Ты слышишь меня? – прошептала Богиня.
– Да-да… – вернулся я из своих мечтаний. – А… ты… о чем?
– Расскажи мне о Кастанеде. Что ты за ним бегаешь? Чем он тебе так приглянулся?
– Не ожидал от тебя такого вопроса… Хм!
Я задумался. Действительно, чего я так в него уперся!
– Мужик. С образованием. Антрополог, кажется. Сам из Перу. Попал в Мексику к магам. Познакомился с толтекской магией. Погрузился в нее конкретно. По самые некуда… Вот.
– И… что? – не унималась Лю.
– Что? И правда – что? Дон Хуан Матус там, учитель его, сам, кстати, не из толтеков, а из племени яки, изменил ему сознание…
– Зачем?
– Как – зачем? Показал ему, что жить можно иначе. Более полно, путь сердца, так сказать…
– Путь сердца? А знаешь ли ты, что у Кастанеды, у этого дона Хуана, нет ни одного слова о человеческой любви!
Я смотрел на нее во все глаза. Я даже про сигарету забыл, забыл, что курю.
– Ни одного слова? Ты читала, что ли?
– Да. И вот что думаю… Нет, давай-ка иначе! За последний, скажем, месяц написал ты что-нибудь?
– Так, одно стихотворение…
Она затушила мой бычок.
– Не ломайся, прочитай его!
Это прозвучало как приказ. Но очень приятный приказ. Я прочистил горло, прокашлялся. Ощущалось, ком застрял. Здоровенный такой.
– Называется «Опасное направление»:
Охватило, бывает-бывает такое «везенье»,
Схватило сегодня будто сомненье,
Что утренний чай, радио, выход,
Что остановка, метро и вход —
Все нелепо и дико!
И что нужно давно взрывать самолет,
В котором летишь!
Спокойнее…
Часть крыши, часть тела,
Часть жизни поехали к черту, туда,
Где гулял любопытный нос,
Где сначала еще младенческий глюк
Праздно шатался без дела,
Где гостями казались образы мертвых людей,
И транквил-проводник, и душа-анаша так легко,
Так нежно роднились!
Спокойнее…
На столе между хлебом и ложкой
Блестит удивительно нужный предмет,
Потрясающе тонкий и ловкий,
Как прозрачная мысль – «жи… ет».
Но дорога – длинный, длинный,
Длинный проспект, – и который уж час
Поверхность стола не становится ближе
К протянутой мною руке!
Спокойнее…
Удалось проскочить воздушную яму,
И курс самолета, теперь – корабля,
Изменился вследствие самого чистого,
Чистого смеха!… Потом,
После краткого телеграфного такта в груди,
Я четко отметил:
Меня
