маячит за окном, раскидывая лопатой сугробы. Наконец, парочка спускается, Ковач закуривает, она наливает виски в стакан. После чего втроем смотрим в окно. За стеклом – Свен, он работает медленно, но методично, очищая свои кровные полторы сотки от белой пушистой напасти. Когда доходит до левой стенки, у правой опять наметает сугробчик, и профессор вынужден туда возвратиться.
– Знаете, – спрашиваю, – на что можно смотреть бесконечно? На горящий огонь, на текущую воду и на то, как другой работает.
Шутка не принимается, эти двое серьезны до умопомрачения. Я отворачиваюсь к камину, выбирая в качестве объекта наблюдения огонь, она же накрывает на стол. Скорей бы накрыла, чтобы опрокинуть стопку и снять напряг, как ни крути, имеющий место быть. О, благодатный алкоголь! Без тебя мы бы здесь пропали, загнулись бы, вымерли бы, как неандертальцы. Я листал однажды такой альбом, где были изображены неандертальцы в шкурах. Среди снегов, сбившиеся в кучку, они выглядели жалко, и, как утверждала подпись под рисунком, очередного оледенения эти ребята не пережили. А почему? Потому что технология возгонки еще не была освоена, ни коньячка тебе, ни вискаря, которые разогревают кровь гораздо лучше лопаты.
За столом этого добра навалом, только успеваем подливать. Но ощущения, что мы, в отличие от неандертальцев, благоденствуем, почему-то нет. Подай горчицу, передай артишоки, налей коньяку – вот и весь застольный базар. Потом, правда, Свен отмякает (он всегда пьянеет быстрее всех), и начинается рассказ о героическом подвиге преподавателей, решивших не отрываться от машинистов и работников бензозаправок. Он лично не любит бастовать, но нация должна быть единой в своем протесте, пусть знают, что сокращение социальных выплат и урезание бюджета даром не пройдет! Поэтому – никаких лекций и приемов экзаменов, только выход на работу!
– В Льеже университет работает, – говорит она. – Я в Интернете об этом прочитала.
– Так это валлоны! Они всегда нас предают!
Свен обращает ко мне разрумянившуюся физиономию.
– Они даже не хотят учить голландский язык, представляете?!
– А должны? – спрашиваю. – Ну, если они валлоны?
– Мы же учим их французский! У нас два государственных языка, пусть делают, как мы! А если не хотят, пусть присоединяются к Франции!
Ковач, по обыкновению, кривит лицо.
– Это так важно?
– Что важно? – не въезжает Свен.
– Изучение вашими франкофонами голландского языка? Если решить эту проблему, остальное будет в ажуре, да?
– Я думаю, это снимет напряженность общества…
– Ая думаю, не снимет. Вот не снимет, и все!
Готовый вспыхнуть спор прерывает дверной звонок. Судя по мелькнувшему в коридоре длинному хайру, это Макс, почему-то он не входит в комнату, беседует с матерью в коридоре. Вначале приглушенная, беседа набирает обороты, даже специально прикрытая дверь не спасает.
– Он
