последователи Ильи Григорьевича и его коллег фундаментальщиков ослабеют интеллектуально и, как слепые куры, прокудахтают мимо зерен истины, щедро рассыпанных в научных трудах. Таких трудов у Ильи Григорьевича было не менее четырехсот, а, если считать с тезисами, – а это для истории науки важно, – то намного больше. Тут счет шел на тысячи. Именно потому Илья Григорьевич писал общее число прописью, и тюкал, тюкал по клавишам, не щадя ни себя, ни печатный инструмент.
И внешностью Илью Григорьевича Бог наградил, не иначе, как чем-то французским, особенно в профиль. Издавна считалось, что Илья Григорьевич смахивает на Ива Монтана, не только формой носа, но легкой галльской гнусавостью, смахивающей на вибрацию струны контрабаса. Долго длился период схожести отечественного ученого и французского шансонье, и, увы, угас, хотя Илья Григорьевич был, как раз, в самом соку и даже полипы в носу удалил. Просто фильмы с Ивом Монтаном перестали показывать из-за политических капризов вздорного француза. Зато Илья Григорьевич еще краше стал, избавившись от назойливой кинотени. Время шло и открылось, что французы, с их пристальным взглядом на мужские достоинства, не оставили Илью Григорьевича в покое. Прошла Неделя французского кино, и буквально бросилось в глаза – к Илье Григорьевичу напросился в двойники Жан Поль Бельмондо. Хоть, если рассудить, неясно, кто к кому напросился. Если во внешности наблюдалось приблизительное равенство – тут Илья Григорьевич из великодушия мог уступить, то в учености, в интеллекте вопрос решался однозначно. Конечно, известность, конечно, успех были на стороне Жан-Поля. Но если бы Илья Григорьевич гнался именно за этим, а не был известным фундаментальщиком и не служил самозабвенно (Илья Григорьевич любил это подчеркивать) Его Величеству научному факту, то, извините, неясно, как пошло бы дело.
Кстати, Илью Григорьевича выдвигали на Государственную, прошел он два тура уверенно, и сорвался на третьем, в силу досадной нелепости. На решающем заседании Комитета один из верных сторонников Ильи Григорьевича, видный академик, чьи идеи Илья Григорьевич плодотворно развил, вздремнул во время голосования, и, поспешно разбуженный, со сна бросил свой шар не туда, то есть попросту перепутал и вычеркнул из списка не соперника Ильи Григорьевича, тоже, кстати, фундаментальщика, а его самого. Потом, взбодрившись, академик осознал трагическую ошибку и требовал переголосовать, но вмешались, как говорил Илья Григорьевич, темные силы и его завалили. А сам академик, как вскоре выяснилось, проснулся ненадолго и спустя две недели умер. Илья Григорьевич пережил утрату, и сокрушался, что голосование могло сыграть трагическую роль. И, хоть утешали, что голосование не причем, просто срок подошел, но сомнения остались, и успокоить Илью Григорьевича так и не удалось. А тут еще вдова подтвердила: перед кончиной, уже в коме, академик повторял, как важно оценить вклад Ильи Григорьевича в науку и ради одного этого стоит жить.
Такие счастливые свойства сочетал в себе Илья Григорьевич Бельский, которому
