нас на прошлой неделе всё бельё с чердака унесли! – выкрикнула девушка в ситцевом платке и подпрыгнула, чтобы лучше видеть расправу.
– А у нашей барыни собачку украли. Хорошая такая собачка, беленькая, хвост метёлкой, – поддержал девушку другой женский голос.
– Бей!
Слова проклятий сливались в сплошной гул, среди которого был слышен только отчаянный крик несчастной, безостановочно причитавшей:
– Не брала я, люди добрые, не брала…
– Стойте! – закричал Тимофей, и, подскочив, закрыл собой ревущую бабу. – Не дам её бить!
– Выискался защитничек, – выкрикнула девушка, – небось они в одной шайке!
– Сейчас живо разберёмся, кто таков, – схватил Тимофея за грудки близстоящий мужик. От него резко пахло чесноком и кислыми щами.
Тимофей постарался говорить как можно спокойнее, помня опыт общения с возбуждёнными больными:
– Я доктор из Пантелеимоновской больницы. Верьте мне, эта женщина толстая не от еды. Она больна водянкой. Грешно измываться над болящими. Одумайтесь.
– Она у меня червонец слямзила, – буркнул один из нападавших, медленно остывая от гнева. Он отпустил Тимофея и теперь, набычившись и низко опустив голову, стоял, готовый в любой момент снова броситься в бой – теперь уже с доктором.
Тимофей не задумываясь сунул руку в карман, достал скомканную десятку и протянул мужику:
– Возьмите.
Тот оторопело дёрнулся:
– Мне, что ли?
– Вам. Забирайте и отпустите женщину.
Тимофей поднял голову и огляделся: он понял, что людям в толпе стало стыдно. Отводя глаза, они медленно попятились, разомкнули круг и выстроились в очередь, зорко охраняя свои места.
– Ты, того, барин, пойми.… Народ с голодухи озверел, – смущённо сказала в спину Тимофею дородная тётка в плюшевом жакете.
– Эх вы, – махнул он рукой в ответ и быстро, пока в толпе снова не вспыхнула искра ненависти, отвёл в сторону избитую бабу: – Идти можешь?
– Чего ж, могу, – она утёрла лицо рукавом и переступила слоновьими ступнями с ноги на ногу. – Меня только по морде били, кости все целы, – женщина всхлипнула, – сказали, что я деньги уворовала. А я не брала их, не брала. Вон, и Лизку мою до смерти напугали. – Она ткнула пальцем в стоявшую чуть поодаль высокую костлявую девчонку лет двенадцати, глядевшую на мать расширенными от ужаса глазами. – Ты иди, барин, иди. А я с Лизкой домой подамся. Видать, сегодня без хлебушка перебьёмся…
…В темноте мастерской было слышно, как на лавке шевельнулся Аполлон Сидорович, пробормотав что-то неразборчивое.
Тимофей напряг зрение, чтоб рассмотреть лицо сидящего напротив ребёнка, но увидел лишь белеющий нежной кожей тонкий овал.
– Послушай, но тогда, возле булочной, у той полной женщины была дочка, Лиза. Девочка, а не мальчик.
– А я и есть девочка. –
