неожиданно спросил он, – ты нашел свою Ти?
Я сделал вид, что не понимал о ком речь.
– Тину, ну… ту что…
Он кашлянул, как бы набирая голос, затем:
«… пока дележ и кутерьма: кому – сума, кому тюрьма
И от ухмылок сводит лица,
Давай с тобой поговорим, пока стоит Ершалаим
И целы храмы и столицы…».
Я только дивился Жоре: когда он успевал выучить Тинины стихи. И где он их взял? Интернет его никогда не привлекал – пауки в паутине…
– Не-а, – сказал я, – где б я ее искал? И как ты себе это представляешь? Да и зачем?
Я делал вид, что Тина никогда меня не интересовала. Стишки у нее, конечно, так себе, но чтобы разыскивать ее… Зачем? Так, завираясь на каждом шагу о придуманных мною ее достоинствах, я пытался спрятать ее от Жоры. Только много лет спустя я понял, как жалки были мои уловки. Тина ведь не та, кого можно спрятать во внутренний карман или усадить в бочку, как Диогена. Прозрение пришло годы спустя.
– Врешь, – сказал Жора, – небось держишь ее взаперти в какой-нибудь башенке из слоновой кости, таскаешь ей завтраки и обеды, делишь с ней ужины… Ух, хитрюган! Знаю я тебя, мышку серую…
– Жор, брось, не юродствуй…
– Делишь, делишь… и не только ужины…
Вот так на измятых салфетках какого-то ночного кафе мы и набросали первый план строительства Пирамиды. Тогда мы жаждали вытащить из нее все жилы, выпить все ее соки… Эх, знать бы нам тогда, что все так грустно закончится… Но в тот день я ни разу не произнес его фразу, когда-то брошенную как камень в мой огород: «Совершенства ведь не бывает…». Как же он оказался прав!
– Мне кажется, что и ты разлил для меня свое масло, – сказал тогда Жора, – как та Аннушка… Да, нужно спешить работать, времени крайне мало.
Он на секунду задумался, затем произнёс:
– Спору нет, твоя Пирамида прекрасна! Но как её формализовать?
Ему было около тридцати пяти. «Работать» было его любимым словом. Однажды я спросил, не хочется ли ему отдохнуть, уехать на неделю-другую к морю, уйти в горы…
– Я буду работать, даже если меня подвесят вниз головой, – сказал он, ни на секунду не задумываясь.
Меня поразил его ответ. Я не считал его трудоголиком, он много времени проводил, мне казалось, впустую, мог сидеть в задумчивости часами, жуя свои кедровые орешки и перебирая четки, и попыхивая трубкой, просто откровенно бездельничая.
– Даже за яйца, – прибавил он.
– Что «за яйца»? – не совсем понимая его, спросил я.
– Подвесят…
Он сухо улыбнулся и в подтверждение своих слов утвердительно кивнул: да!
– А ты хотел бы умереть молодым? – неожиданно спросил он. И, секунду помедлив, добавил, – ладно… договоримся.
Я не знал, что на это ответить: умирать мне
