наши эмбрионы плавали…
– Как ваш Алан, – говорит Лена. – Зачем же он так ушёл? Ты можешь мне объяснить? Хотя, знаешь, умереть в Космосе на виду у всего человечества… Это, знаешь… Ты можешь мне объяснить?
– Нет… Нет… Ума не приложу…
– Странно…
– Да, – говорю я, – странно…
Я же уже рассказывал про Алана!
– А ты бы так смог? – спрашивает Лена.
– Воды, – прошу я, кивнув на пустой стакан, – налей мне, пожалуйста.
Лена наливает и подает мне стакан, я выпиваю до самого донышка.
И продолжаю:
– … наши эмбрионы плавали во взвешенном состоянии в питательной среде, привязанные искусственными пуповинами к стенкам своих маток. На человека, впервые попавшего в этот необычный родильный зал, эта картина произвела бы жуткое впечатление. Мы не были новичками, мы видели это, как сказано, каждый день с рассвета до заката и от зари до зари, поэтому нас ничто поразить не могло. Наше внимание было приковано только к показаниям приборов, которые на протяжении вот уже целого месяца свидетельствовали о том, что апостолы наши чувствуют себя превосходно, развиваются, растут как на дрожжах и набираются, набираются сил. Пока ни один прибор не протрубил тревогу, пока все шло стабильно и гладко. Тем не менее, мы ни на минуту не могли позволить себе расслабиться. Очень высока была ставка. Даже в минуты коротких передышек нас не оставляли мысли о будущем. Все мы ждали той минуты, когда первый наш подопечный звонким веселым криком известит мир о рождении новой эры. Это мог быть и Ленин, и Эйнштейн, и Леонардо да Винчи, да кто угодно, кто окажется самым прытким и нетерпеливым. Хотя по нашим расчетам первым должен стать Соломон. Именно ему мы планировали вручить ножницы и право перерезать ленточку и впустить жаждущее перемен человечество в Новый Свет.
– Ты говорил Ленин и Папа, – говорит Лена.
– Правда? Кажется, так и было! Но это не суть важно. Нам казалось, что мы теперь крепко держим в руках дерзкие дрожащие вожжи стремительно несущейся вперед колесницы. Мы были убеждены, что не соскочит колесо, не лопнет подпруга, не срежется с копыта подкова. Мы были так уверены, так обнадежены!
– Слушай, – сказал как-то мне Жора, – мне сегодня такое приснилось…
Он взял меня за локоть и заставил смотреть ему в глаза, чтобы видеть мою реакцию на свое откровение.
– Ну, – сказал я, внимательно глядя на него, – и что же?
– Мне приснилось, что я пишу письмо…
Он сделал паузу и, не сводя с меня глаз, крепко сжал мой локоть. Мы стояли напротив и словно гипнотизировали друг друга. Я понимал, что главного он еще не сказал, и ждал, не отводя взгляда.
– …письмо Богу, – наконец тихо сказал он и сжал мой локоть до боли, так, что
я невольно попытался выдернуть руку из его лапищи. Он не отпускал.
– Определенно, – добавил он, – Богу. И, не зная за что, прошу
