и не видя ничего, кроме красного цвета и голубого неба. Иногда мне кажется, что и бояться-то нечего и что никто меня не преследует, но тогда в голове снова звучит тот же голос: «Беги, девочка! Беги, не то он заберет тебя!». И я вновь бегу, стирая босые ноги в кровь, вдыхая дурманящий запах сладких цветов. Мне жарко, безумно жарко, пот течет по лицу ручьем. Я вижу дуб и решаю сделать остановку. Теперь, когда я выглядываю из-за ствола дерева, я вижу огромную голову мухи, безобразную и страшную, с двумя зелено-синими глазами – эти два блюда смотрят на меня и буквально пожирают. Крик вырывается из груди, я бегу к солнцу, а за спиной слышу трепетание крыльев. Последнее, что я вижу перед тем, как вернуться в реальность, – это рваный воротник красной мантии и три усика.
Сон этот повторялся по кругу. Катюша, сидевшая подле меня, вытирала мой лоб смоченными в холодной воде полотенцами, а заходившая в комнату тётушка только тяжело охала и ахала, да сетовала на то, что я сбегала к Марфе Алексеевне. То, что я посетила бывшую кухарку, стало известно почти сразу – Марфа Алексеевна принесла прямо к церкви тот берет, что я забыла, и передала его сестре.
Сквозь сон я слышала, что тётушка винит Марфу Алексеевну в том, что та напилась своего отвара из мака, поверила в безбожные вещи и, рассказав эти вещи ребенку, напугала его до лихорадки.
– А я говорила, что к этой женщине лучше не подходить! Она совсем из ума выжила, бедняжка. Боже ты мой, что же она такого Верочке наговорила? – Услышала я, когда в очередной раз очнулась от кошмара.
– Так она пьет маковые отвары?
– Да в том-то и дело, что пьет, а мак, как известно, очень непростой цветок, он вызывает страшные галлюцинации и бред. Не понимаю, как она ещё окончательно не слегла. Интересно, что все же она наговорила Верочке?
– А что она обычно говорит?
– Она верит в демона макового поля, о котором я вам вчера рассказывала. Помнишь легенду? Моя версия, кажется, немного вернее будет, так все говорят.
– Только вот, тётя, Марфа Алексеевна с горя воображает, будто демоны существуют и бесчинствуют на земле, а ты просто от скуки.
Далее последовало молчание. Я снова упала в сон и очнулась только ближе к вечеру, когда весь дом уже спал. Керосинка была зажжена, и все те же круги, что и вчера, освещали комнату. У меня хватило сил на то, чтобы встать с постели. Катюша спала в кресле, специально принесенном в комнату, и её лицо в полумраке казалось совсем похожим на материнское. Найдя пальто на стуле, я вытащила из его кармана рисунок, что мне дала Марфа Алексеевна, и, глядя то на него, то на сестру, мысленно сравнивала. Все же права была тётушка, когда говорила, что Катя вылитая мама. Мне захотелось рухнуть в объятия сестры и расплакаться от усталости и страха, но мне стало так жалко её, что я не осмелилась это сделать.
Ступая по холодному паркету босыми ногами, я вышла из комнаты и в совершеннейшей темноте побрела к кабинету отца. Не помню, чтобы
