знаете, где продают лучшие в Москве эклеры? – поделился Аратов. – В метро «Комсомольская».
– Этого не проверишь до весны.
– Что там с вылетом?
– Глухо. Жуйте шоколадки, не торопитесь.
«Ну зачем он подходил?» – подумал Игорь, огорчившись пренебрежительным тоном Гапонова; так, пожалуй, лишь иные взрослые во время своего разгульного пира обращались к малышам, балующимся петушками на палочках.
В буфете удалось убить не так уж много времени, и когда это развлечение исчерпало себя, Аратов, чтобы взбодриться, вышел на перрон. Всего несколько человек прохаживались там вдоль барьера, зябко кутаясь от сырого ветра. Какие-то машины молча ползали вдалеке по полю, но самолёты не садились и не взлетали. «Не приближается ли непогода? Опасный ветер? – встревожился Аратов, ещё не летавший раньше. – Для кого-то это привычно – и командировка, и полёты, а я вот не представляю, чего мне хотеть и чего опасаться. Может быть, меня просто-напросто укачает, как барышню, так что станет стыдно перед соседями, а может быть, впереди – приключения или авария. И всё же совсем не в этом дело, а в том, что я впервые – один и свободен в поступках».
За этими рассуждениями время пошло побыстрее, и Аратов, увлекшись, потом счёл едва ли не преждевременной объявленную наконец посадку. Вслед за попутчиками он совершенно уже механически, как на зов рожка, побрёл куда-то далеко, через холодное пространство, мимо безжизненных алюминиевых громад, пока не достиг места, где подле ещё одной такой же громады стоял грузовик со знакомым загородным номером и, перетаскивая ящики, суетились люди в лётных куртках.
Устроившись в салоне, Аратов занервничал, недовольный тем, что вот и пассажиры все на месте, а самолёт будто бы и не собирается покидать стоянку. То неведомое, к чему он так стремился, было уже где-то рядом, и у Игоря не хватало терпения, ему требовалось что-то делать, кому-то помогать: лететь. Потом он разочаровался, так и не узнав ощущения полёта: ещё понимал, что движется, пока видел под собою город (обрадовался, узнав трассу Ленинского проспекта – единственную зеленоватую линию новомодных ртутных фонарей среди россыпи обычных тёплых лампочек), но когда внизу стало черно, самолёт, бестолково гудя винтами, словно остановился в воздухе. Сон сморил Аратова.
Проснувшись, он увидел солнце и густо-синее небо. Внизу лежала коричневая ровная земля, уже близкая и поначалу вовсе пустынная, без единого предмета или линии, на которых можно было бы остановить взгляд, а позже запестревшая светлыми следами колёс; следы эти постепенно умножались, пересекались и сливались, образуя подобие дорог, а потом и настоящая дорога протянулась по направлению полёта, и видны стали столбы вдоль неё, крохотные, как иголочки. Всё это вдруг придвинулось, замелькало, и шасси жёстко ударилось о бетон полосы.
Когда самолёт остановился, Аратов увидел за окном только пустое бесснежное пространство – ни построек, ни людей. Мимо проехал аэродромный тягач, и Аратов услышал, как прогудел его дизель – это было неожиданно,
