во дворце, и так как они не поставили собственной телефонной связи, то надеялись на то, что мы будем передавать их сообщения. Они никогда не здоровались, что возмущало Ольгу, которая уже пожаловалась в Берлин, что «сверху и снизу живут люди, которых не знаешь».
К вечеру доложили о себе трое офицеров: они пришли «из-за дам», что снова напомнило нам о бале у Альды. Один из двух товарищей, которых привёл с собой наш венский друг, носил испанский орден, которым он был награждён в гражданскую войну. Он боролся на стороне националистов в составе легиона «Кондор». К нашему удивлению, все трое, казалось, не ощущали всеобщего напряжения. Может быть, они получили свои приказы в последнюю очередь?
Было немыслимо оставить Ольгу одну при этих обстоятельствах. Весьма удрученные, господа ушли и пообещали после войны дать бал в нашу честь.
Последующие сообщения были совершенно безобидны, ходили разговоры, что всё ещё до сих пор висит в воздухе. Эти слухи дали нам новую надежду, что если до сих пор ничего не произошло, то не произойдет и вовсе.
Лори уловила в коридоре чудесный запах лаванды и установила, что запах исходит от двери с табличкой «Гесслер». Она не без основания предположила, что этот благородный аромат не мог принадлежать кому-нибудь из «милиционеров». Вскоре Ольга случайно встретилась в зале с маленьким человеком в очках, который бесцельно бродил по дворцу. Выяснилось, что это был граф Гесслер, пианист, имя которого мы знали по многочисленным афишам, расклеиваемым на тумбах для объявлений. Накануне он получил свои документы о мобилизации и, ошеломлённый, описал нам с юмором свою первую встречу с армией. Ольга и Элла слушали его с искренним пониманием. Унтер-офицеры страшно на него накричали, хотя и они, вероятно, заметили, что даже самая изощрённая казарменная муштра не сделала бы из этого «презренного интеллигента» солдата. В любую свободную минуту Гесслер прекрасно играл на расстроенном фортепиано Эллы, которое – сказать по правде – звучало, как жестяной горшок. Вскоре он узнал, что на следующее утро, в четыре часа, он должен покинуть дворец вместе с разношёрстной группой солдат, которая в последние дни расположилась у нас на главной лестнице. Обмундирование некоторых из его товарищей состояло из совершенно неподходящих друг другу частей мундира, для Гесслера же вообще не могли найти ничего подходящего. Он ужаснулся от вида белья из парусиновой ткани и утверждал, что полотенца, которыми государство снабдило армию, не годятся даже быть названными портянками и что если он будет ими долго пользоваться, то потеряет способность сыграть хотя бы ноту. Он находился в очень нервном состоянии, может быть, ещё и потому, что понял, что все его прежние ценности рушатся. И, мало того, он ещё влюбился в Эллу!
На рассвете он попрощался с нами, наряженный, как пугало, в огромных роговых очках, с кепкой тюремщика на голове. Казалось, что он шёл навстречу будущему, которое вполне соответствовало бы надписи на вратах дантевского «Ада»: «Входящие, оставьте упованья».
Ольга
