давай, мол, тогда хотя бы дом этот снесем, другой поставим. Этот, одноэтажный, на мои ларьки похож. Но я и тут уперся, говорю: этот дом точь-в-точь такого цвета, как морозильные камеры, ну, на бывшей работе-то моей. Светло-зеленый, да-да. Какая-никакая, а все-таки память. Так что лучше уж пристройку сделать»).
И будни Лукаева нисколько не изменились: как и раньше он только и делал, что возился в грядках, сажал, выкапывал, потом шел ужинать и на боковую, – все. Впрочем, нет: изредка он еще сжигал старые журналы на костре, изучив предварительно, не осталось ли в них чего «информативного», – еще одно перенятое слово.
Старик обладал незаурядной внешностью, над которой чаще всего посмеивались дети: высокий, аж под два метра рост, съедавшийся на добрые двадцать сантиметров чрезвычайной сутулостью; очень большая и очень круглая голова, не носившая на себе ни единого волоса за исключением массивных, кустистых бровей, которые Лукаеву приходилось подстригать не реже одного раза в месяц.
Дети говорили так:
– Эти брови рассмешат даже покойника – так и случилось однажды, когда Лукаев в морге еще работал. Труп восстал из мертвых и заржал. Никак не мог утихомириться. За это Лукаева и уволили.
– Так несправедливо, выходит? Он же добро сделал… как бы. Покойника оживил!
– Вот именно, что как бы. Свидетельство о смерти было оформлено, подписано – Лукаев весь морг подставил.
– Морг подставил – ха-ха-ха! Вот умора!..
– Кроме того, покойник ожил, но ненадолго: только Лукаев вышел из «мастерской» – так там у них это место называют, где они трупов готовят к похоронам: одевают, надушивают и все такое прочее… так вот, как только Лукаев вышел из «мастерской», труп сразу прекратил смеяться, причем, знаете, резко, даже как-то механистично… с заранее просчитанной длительностью смеха – так только покойники смеются и неодушевленные предметы… ну и произнес: «Нет, так жить нельзя». И снова умер…
– Труп снова умер!.. – новый взрыв хохота.
– Какая же тут польза – как раз наоборот. Над Лукаевым еще смилостивились, не стали сообщать родственникам покойного… о происшествии… а то те могли бы и в суд подать: по твоей, мол, вине умер человек… э-э… снова. Да. Но Лукаев-то, по справедливости, ни в чем не виноват, просто брови забыл постричь…
– А он в морге научился говорить эти свои несообразности?
– Да, конечно. Где же еще? Он там такого насмотрелся! У него, что называется, фиу… И ничем уже не вылечить… даже деньги сына не помогут – ха! Помните, какую он шутку отколол когда мы с Ильей переселились на другую квартиру: я никак не мог привыкнуть к новому лифту – нажму на шестой этаж, а он приезжает на пятый. Илья говорит, это лифт по офисному типу – с нулевым этажом. Мне, знаете, все время хотелось, как выйду на лестничную площадку, так сразу встать на голову – ну, чтобы компенсировать свою ошибку…
– А еще помните…
– и т. д и т. п…
То,
