сны волн. Во сне стала появляться мать, ее лицо приближалось ко мне, она целовала меня… А потом вдруг ее лицо превращалось в череп, и я просыпался в холодном поту.
Моя мать – убийца. Она хладнокровно убила своего мужа. Кто станет ее следующей жертвой? Кого еще она убила, когда я не был случайным свидетелем ее преступления? Моего отца? Нет, тогда она была слишком далеко, на острове, и не дотянулась бы до него. Но она ведь могла нанять эту женщину, Локусту?
Я лежал без сна в темноте своей комнаты, и мысли становились все отчетливее и смелее. Вот она – страшная правда: я происхожу из рода убийц. Калигула пытался убить меня. Мессалина пыталась убить меня. Ходили слухи, что Калигула убил Тиберия – удавил подушкой. А смерть Германика? Ее причины остались под вопросом, отравление не исключалось, как и то, что за этим стоял Тиберий.
Во мне течет кровь убийц. Означает ли это, что во мне живет убийца, желающий вырваться на свободу?
Однажды во время одного из уроков я осторожно поднял эту тему.
– Склонность к убийству не передается по наследству, – заверил меня Аникет. – Такое бывает только в греческих трагедиях.
Но дело в том, что я будто жил внутри греческой трагедии. Да и сюжеты этих трагедий наверняка основывались на реальных историях.
А потом ко мне начали приходить и вовсе страшные мысли. Она меня убьет? И в ответ я твердил себе: «Нет, нет, нет – матери никогда не убивают своих детей».
Тут я вспоминал о Медее. Но это же миф, греческий миф, такого не было по-настоящему…
Постепенно все эти мысли ослабили хватку – так всегда случается раньше или позже. Я научился жить с новым знанием; люди ко всему привыкают, даже к страху – страх становится для них обыденностью. Понимание, что я по крови своей убийца, блекло на фоне мысли о том, что моя мать – а она точно была убийцей – может погубить меня.
Так мы принимаем себя со всеми слабостями, потому что должны сосредоточиться на ком-то, чьи пороки гораздо серьезнее наших недостатков и кто может стать для нас настоящей угрозой.
Я рос, один день рождения сменял другой. Когда мне было девять, Клавдий в честь восьмисотлетия основания Рима устроил терентинские игры. В их число входили троянские – традиционные показательные конные выступления мальчиков, слишком юных, чтобы стать солдатами, но достаточно взрослых, чтобы ездить верхом. В качестве участников выбрали нас с Британником, и мать постоянно об этом говорила.
– Твое первое появление на публике, – твердила она. – Нам нужно постараться, чтобы все прошло успешно.
– Нам? – переспросил я. – Ты поедешь верхом рядом со мной?
– Не дерзи, просто слушай, что тебе говорят. Участие в играх – хорошая возможность продемонстрировать твое благородное происхождение. Искусство верховой езды традиционно является частью образования принца, но сейчас принцев нет… за исключением тебя…
– И
