меня в обе щеки. Я сразу почувствовал аромат толченого корня ириса. Голос у нее был низкий и теплый.
– Я мама Октавии. Надеюсь, вы полюбите друг друга.
Тетя Лепида ревниво за нами наблюдала.
– Это моя дочь Мессалина, – представила она. – И хотя она замужем и сама уже мама, у вас разница всего в семнадцать лет.
– Как я вам завидую, – сказала Мессалина сладким и тягучим, как сироп, голосом. – Живете на природе… я так по этому скучаю.
– Она живет в Риме вместе с мужем Клавдием, – пояснила мне тетя. – Он брат твоего прославленного деда Германика.
– Наверное, очень старый, – ляпнул я.
– Если встретишь его, никогда так не говори! – рассмеялась Мессалина, и смех ее был столь же чарующий, как и голос.
Хоть я и был тогда совсем юным, сразу отметил про себя, что она не стала оспаривать мои слова.
– Так, значит, у нас гости… семьи? – спросил Силан, входя в комнату.
– Да, гости семьи, – проворковала Мессалина.
– Гости семьи – самые желанные гости, – заверил Силан.
Почему они все время упоминают семью? И почему всегда собранный и невозмутимый Силан вдруг так разволновался?
– Да, давно… очень давно вы нас не навещали. Но я понимаю, из Рима выбраться не так просто.
– Но и не так уж трудно, если очень захотеть, – сказала Мессалина и чуть подалась ему навстречу.
Это был лишь один шаг, такой маленький, что я его заметил только потому, что наши ступни оказались рядом.
– Уверен, Клавдий очень ценит твое присутствие, – сказал Силан и едва заметно попятился.
Почему эти взрослые двигаются как крабы, хоть и медленно? Тут Октавия завопила, появилась рабыня и взяла ее на руки.
– Давайте насладимся подогретым вином, – предложил Силан. – В эти дни нам так не хватает тепла.
Они вышли из комнаты, предоставив меня самому себе.
«Порядок» – любимое слово Силана, только вот поддерживать порядок в семье было очень сложно: из-за множества близкородственных браков казалось, что все друг другу родня. Одной из моих любимых комнат в доме тети была та, где стояли бюсты предков. Я часто и подолгу их разглядывал, так что внешность связалась с именем. Все они давно умерли, и я не мог с ними повстречаться, и в то же время они казались мне вполне живыми, как прочие родственники, ведь их имена постоянно всплывали в разговорах. Великий Германик, Антония Старшая, Марк Антоний, Октавия Младшая… Можно было подумать, что они живут где-то по соседству.
В этой тихой комнате, не знавшей смены времен года (зимой мраморные полы были теплыми, а летом – прохладными, но воздух всегда стоял одинаковый), главенствовали бюсты. Это было их маленькое царство. Все беломраморные, и только один Марк Антоний – из темно-красного порфира. Густые волнистые волосы, мощная шея – я представлял его мускулистым и коренастым. Он казался каким-то взъерошенным, и я был уверен, что никогда бы его ни с кем не перепутал.
