за рабами и следить, чтобы ни одна оливка не осталась лежать на земле. На самом деле это придумали, чтобы чем-то занять маленького мальчика, но у меня, пока я высматривал на земле маленькие округлые плоды, было ощущение, что я выполняю очень важную и нужную работу. Многие оливки были побиты и раздавлены, в воздухе висел густой и сладкий запах оливкового масла.
– Жидкое золото, – сказал мне надсмотрщик. – И намного полезнее, чем настоящее. Оно и в еду годится, им можно освещать жилье, с его помощью залечивают раны и смягчают сухую кожу, в него можно макать хлеб… Настоящий дар богов. Без оливкового масла мир стал бы безвкуснее, а твоя тетя – беднее. Оливки, может, и не такие притягательные, как золото, но они уж точно более надежный источник дохода.
У нас за спиной послышался шум, я обернулся и увидел, что к нам идет тетя Лепида с каким-то мужчиной – то ли хромым, то ли качавшимся на ходу.
– Клянусь Посейдоном, это же сам Клавдий! – изумился надсмотрщик.
А потом он повернулся ко мне и улыбнулся, причем улыбка его была скользкой, словно оливковое масло, которое он только что расхваливал.
– Да, урожай в этом году прекрасный, – говорила тетя спутнику, пока тот рассеянно смотрел по сторонам и подергивал свой плащ.
– Я в-в-вижу, – сказал мужчина, глядя на оливковую рощу, разросшуюся по склонам холмов.
Солнечный свет падал на деревья под косым углом, придавая зеленой листве серебристо-серый оттенок.
– Видеть вас – большая честь для нас, о принц, – низко поклонился надсмотрщик.
Я быстро огляделся по сторонам: все вокруг поклонились, и я тоже поклонился.
– Т-ты не обязан мне к-кланяться. – Мужчина взял меня за руку, и я сразу выпрямился. – Я твой д-двоюродный дед Клавдий, б-брат твоего деда Германика.
Я чуть не рассмеялся, но вовремя удержался. Это что, шутка? Все говорили, что Германик был воплощением мужественности, а судя по бюсту в комнате тети, он еще и красив был, как Аполлон. Этот же человек – какая-то развалина, а не мужчина.
– Тем больше у нас оснований беречь его как дражайшее сокровище, – сказала тетя Лепида и взяла Клавдия за руку (тот как будто растерялся). – Он – все, что нам осталось от этого образцового воина.
– Я не р-реликт! – возмутился Клавдий.
– Нет, ты – супруг моей любимой Мессалины, а слишком хорошо для нее не бывает.
О, Мессалина! Женщина, которая источает спелость, превосходящую спелость всех оливок на этих холмах. Та странная женщина с неинтересным ребенком.
– Она в п-пути, – сказал Клавдий. – З-задержалась в Риме, но с-следует за мной.
– Я благодарна, что ты взял ее с собой. В последнее время я так редко ее вижу.
– Н-новый ребенок т-требует внимания, так что я т-тоже редко ее в-вижу.
Клавдий улыбнулся, а тетя вдруг наклонилась ко мне, будто захотела поделиться чем-то очень интересным.
– Луций,
