Николас и выглядел взрослым, до окончания учебы он считался ребенком, так почему не живет вместе с семьей? Я бы еще поняла, если бы в школе предусматривалось проживание, хотя мои родители ни в какую не пожелали оставить меня в общежитие. Мол, там царит сущий разврат и приличной девушке куда безопаснее под родной крышей.
– Нужно будет обязательно пригласить его к нам в гости, – не заметив моего испуганного вздоха, решительно объявила мама.
К счастью, на этом разговор свернул с опасной темы. Госпожа Циния рассказала о недавно отелившейся корове и теленочке, который чудо как хорош. Госпожа Эхмея описала прошлогоднюю ярмарку.
Посиделки в итоге затянулись на несколько часов. За это время у меня в голове напрочь перемешалось, кто на ком женат, у кого сколько детей, как правильно готовить яблочный пирог и сколько семян садить, чтобы осенью собрать собственные тыквы.
Зато прощались мы лучшими подругами и дамы наперебой звали маму в гости, обещая даже рекомендовать ее в члены жюри на будущей ярмарке.
Полностью вымотанная, я пожелала маме спокойной ночи и ушла к себе. А уже укладываясь спать, невесть с чего вспомнила о блондине.
Казалось бы, если даже я, родившись и живя в полной семье, частенько ревновала отца к работе, что говорить о Николасе?
Родная мать умерла, мачехе он вряд ли нужен, отец видит только новую семью. Конечно, в особняке полно прислуги, но разве сумеют они заменить родительское тепло?
Может, он потому и устраивает вечеринки, стремясь хоть так заполнить пустоту в душе?
А потом услышала, как за окном раздался тоскливый, наполненный болью вой.
***
Лейнсборо прекрасен и отвратителен свой унылой неизменностью. За проведенный здесь год Кэссиэн успел полюбить и возненавидеть его. Тут ничего не менялось, ничего не происходило. Парня окружали одни и те же лица, все говорили об одном и том же, дни шли за днями, абсолютно точно повторяя друг за другом. Они будто застряли вне времени. Только газеты да случайные путники свежим ветерком могли развеять скуку. Немного.
Порой Кэсу казалось, что он единственный нарушитель сонной незыблемости, охватившей позабытый в глуши город. Отчасти это было правдой. Лишь ему хватало не только дерзости, но и фантазии, чтобы расшевелить ленивых мух-лейнсборовцев. Чего только стоила статуя у школы. Скучная после вычурных столичных работ, она будто кричала Кэссиэну: «Разукрась меня! Запятнай длинную мантию, напиши пару-тройку неприличных слов, подари характер, а то я так и заплесневею здесь». И он ночами приходил к мужчине-магу, Д’Аркариону Лейнсборовскому, прославившемся во время войны, которую все уже позабыли за давностью лет. Школьники пришли восторг, учителя были в шоке. Естественно, статую оперативно отмыли. Но Кэс был упорен, потому каждое утро славный герой прошлого обнаруживался разукрашенный и с новыми неприличными словами на пьедестале. Скоро к эдакому бунту против скуки присоединились и другие школьники, а когда
