взглядом по цветам и живым изгородей соседей. Их собственный двор ничем не отличился от чужих. Те же пихты. Живая изгородь. Розовые кусты. Корнелия терпеть не могла этот сад, желала сжечь его дотла. От запаха роз не начало мутить. А Томас замедлился, наконец останавливаясь около самой калитки на территорию. Каменная кладка в этом месте выступала из-за окружения пихт, слишком быстро переходя в тяжелую резную дверь, окованную железом. Томас сделал легкий поклон, наконец выпуская Корнелию из своей хватки. А затем развернулся и направился в сторону площади. Он успел сделать буквально несколько шагов, когда баронесса подала голос:
– Томас? Почему ты оказался за воротами столицы? Насколько я помню, сегодня ты собирался заняться конюшней отца.
Ответа Корнелия так и не получила. Сын направился обратно в город, уже не пытаясь что-то сказать своей матери. Еще какое-то время женщина смотрела ему в спину. Но ответом для Корнелии стали только ее собственные мысли, запах пихты и едва слышный шелест деревьев. Баронесса немного сжала зубы, подавляя в себе острое желание топнуть ногой. Глубоко в душе зарождалось глухое раздражение, когда женщина смотрела на удаляющуюся спину. Если даже сын не почтил мать вниманием или уважением, то чего стоит ждать от других?
Стоило толкнуть входную дверь, как Корнелия почти физически почувствовала нервное удивление, наполнявшее воздух. Оглянувшись, женщина бросила взгляд на небо. Странно. Супруг должен был уже вернуться. Кажется, ситуация с послами была ещё более серьёзной, чем считала сама баронесса. Барон Линтон никогда не изменял своим привычкам по собственной воле. И редко какая сила могла заставить его сделать что-то не так, как Джеймс того желал. Это знали все. Всё это абсолютно точно не нравилось Корнелии. Она желала узнать все подробности, разобраться в мелочах и извлечь собственную выгоду.
Служанки в доме ничего не знали. Надо было идти во дворец.
Не задерживаясь внизу, баронесса поднялась в свою спальню. Окна всё ещё были открыты. Корнелия со злостью захлопнула ставни. Мурашки покрывали кожу даже под тёплым шерстяным платьем, хотя на улице баронессе было вполне тепло. Проклятая комната. Звать служанку не хотелось, но расшнуровать корсет всё ещё было невозможно без чужой помощи. Корнелия метнулась было к зеркалу, взяла в руки расческу… И замерла. Отражение было неправильным. Чужим. Женщина в зеркале выглядела почти безумной. Глаза блестели словно от лихорадки. На щеках появился какой-то нездоровый румянец, а грудь вздымалась слишком высоко. Даже маленькой полоски света, что просачивалась сквозь створки ставней, хватало, чтобы заметить это.
Нет. Так нельзя.
Поход во дворец в таком состоянии не приведёт ни к чему хорошему. Нельзя позволять эмоциям брать над собой верх. Иначе она просто проиграет в этой игре на выживание. Нужно сохранить холодным рассудок. Расчёска упала на пол, а Корнелия резко дёрнула шнуровку своего платья. Ткань слегка
