стойла волк голодный рыщет
И лилий сенешаль не свищет,
Себе ночлег в лилеях ищет;
На хо́лмах мрака пелена.
Взойди, Владычица луны!
Взойди на Геликона пик.
Коль милого увидишь лик,
Сандальи, кои багряны́,
И кудри темные, и посох,
И козью шкуру, что на нем,
Скажи, что жду в вечерних росах
Под тусклым гаснущим лучом.
С росой упала ночи тьма,
В Аркадьи птичья трель не льется,
Сатиры в лес бегут с холма,
Нарциссы клонит вниз дрема́,
Они закрылись, как дома́;
Ко мне любимый не вернется.
Ты лжив, ущербный лик луны!
Где ж милый ныне, где же он,
Где посох, алых губ бутон,
Сандальи, кои багряны́?
Шатер почто рассеребрен?
Откуда мгла плывет? Грущу я:
Теперь уж твой Эндимион,
Чьи губы – сласть для поцелуя!
Хармид[43]
I
Грек, из Сицилии к родной Элладе
Он фиги и вино с собою вез,
И на его каштановые пряди
Ложилась пена; он взошел на нос
Своей галеры и сквозь ветр и волны
Смотрел вперед, в ночную даль, задумчивости
полный.
В лучах рассвета вспыхнуло копье
На фоне неба штрихом золотистым,
И кормчий судно повернул свое;
Был парус поднят; снасти рвал со свистом
Норд-вест, на моряков обрушив гнев,
Блуждало судно, а гребцы тянули свой напев.
В виду Коринфа, где холмы, долины,
В песчаной бухте стали на причал.
Со щек стряхнул он пену и маслиной
Свои младые кудри увенчал,
Натерся и надел хитон небедный,
Затем – сандалии свои, что на подошве
медной;
В лоснящейся хламиде, что купил
На сиракузской пристани шумливой,
И коей тирский пурпур взор слепил
И вышивка змеилась прихотливо,
Ступил на брег и, справясь о пути,
Он в серебристый лес вошел, а день померк почти,
Сплетая в небе облака клубками;
На холм поднявшись, под священный кров
Вошел он тихо, затерявшись в храме
Среди толпы и занятых жрецов,
И, в полутьме, смотрел, как пастырь юный
Приносит в жертву первенца овечки белорунной,
Как в пламя сыпал соль, как посох свой
Повесил там же (не во славу Той ли,
Что не позволит, дабы хищник злой
Свирепствовал на пастбище иль в стойле?),
Как пели девы чистым гласом, и
Все
© Перевод А. Триандафилиди.
