поднёс чеканку к свету настольной лампы: – Действительно, как интересно выполнено. Когда-то бороздки, наверно, были залиты золотом, с края в глубине виден ещё блеск. Да. Это не свастика, в центре, просто круг, а сверху, похоже, человеческий профиль. Любопытная вещичка, откуда он у тебя? – офицер спрятал акинак в ножны и положил его ровно посредине, между собой и собеседником.
– Кинжал передаётся по наследству. Год назад, будучи при смерти, отец завещал его мне. А на следующий день он резко пошёл на поправку. Отец сказал: это была воля Всевышнего, потому что акинак просто так не попадает в руки никому. И к тебе, кстати, тоже. Любой, кто хоть раз сжал рукоять кинжала, становится его слугой. Кому он доверился, уготована священная миссия защитника и помощника, или смерть. Не спрашивай только, защитника кого. Никто не знает, кроме самого акинака – он выбирает достойных. И пока человек не докажет свою богоизбранность делами, ему нельзя прикасаться к лезвию.
Повисла пауза. Оба смотрели на лежащий между ними артефакт. Первым заговорил Кузнецов:
– Какими делами?
Али просто пожал плечами и, посмотрев в потолок, поднял к верху ладони:
– Не знаю. Всевышний ведает. Аллах, Бог, Дхарма, Ахура-Мазда, Яхве, Брахман… может, твой Ленин. Выбирай, кто больше нравиться, и слушай. Если он истинный, то всё тебе скажет.
Сергей, сам того не замечая, украдкой взглянул на портрет Ленина:
– А если не скажет?
– Если он истинный, а ты умеешь слушать – обязательно скажет. Если не умеешь, то обязан научиться, вернее, прийти к этому состоянию слушания. Кинжал готов ждать. Иначе ты становишься ему не нужен здесь, на земле…
Рука офицера невольно потянулась к ножнам. Он крепко обхватил рукоять, не поднимая оружия со стола. Али продолжил:
– Самый древний владелец, о коем известно моей семье – это предок по мужской линии в тринадцатом колене. Он первый мусульманин в нашем роду, а его отец, последний зардушит. Пришедшие полчища Тамерлана, вырезали огнепоклонников. В 14 веке прапрадед принял ислам шиитского толка и сразу подвизался к общине исмаилитов, где вскоре стал пиром – главой общины. До прихода советской власти все мои деды были пирами, хотя всегда, и вера зардушитов, и наша, подвергалась гонениям. Этот пост наследовался, а с ним передавался акинак. Потом светская власть разрушила религиозные структуры, и пиров перестали избирать. Остались халифы – местные главы небольших общин. До болезни таковым был и мой отец.
Кузнецов разжал пальцы, посмотрел на порез: крови уже не было, и широко улыбнулся:
– За столько лет никто так и не понял, кому должны помогать эти избранники и кого защищать? Да уж! Сначала ты заставил меня поклясться перед портретом товарища Ленина. А теперь говоришь, что надлежит узнать у него имя моего тайного подзащитного. Интересно, как? Не в мавзолей же идти? – Сергей снисходительно засмеялся. – Ладно. Давай закончим то, с чего начали разговор. Только прежде, теперь ты должен поклясться мне, в трёх вещах. Готов?
