постели, во власти всеразрушающей лихорадки. Никогда червь с такой верностью не источит мертвого тела, с какой медленно пожирающий огонь лихорадки разрушает оболочку живого существа.
Слабый, исхудалый, бледный, Оливер пришел в себя после долгого и тяжелого сна. С трудом приподнявшись на постели и поддерживая голову дрожащей рукой, он со страхом оглянулся вокруг:
– Что это за комната? Куда меня принесли? – спросил он. – Я никогда здесь не спал.
Слова эти он произнес слабым, едва слышным голосом, но их услышали. Занавес кровати раздвинулся, и старая леди с добрым лицом, одетая очень чисто и просто, встала с кресла у самой кровати, в котором она сидела и что-то шила.
– Тише, дорогой мой! – нежно оказала старушка. – Ты должен лежать спокойно, если не хочешь слова заболеть. А ты был очень болен. Так болен, как уж нельзя и быть больнее. Ложись… Вот так, дорогой мой!
И с этими словами старушка нежно уложила голову мальчика на подушку, поправила ему волосы, чтобы они не падали на лоб, и так ласково, с такой любовью заглянула ему в лицо, что он не мог удержаться и, взяв ее руку, своей маленькой исхудалой рукой обвил ее вокруг шеи.
– Спаси нас Господи! – сказала старушка со слезами на глазах. – Какое благородное дитя! Ах ты милый крошка! Что бы чувствовала его мать, если б сидела у его кровати, как все это время сидела я!
– Она, может быть, видела меня, – прошептал Оливер, складывая руки. – Она, может быть, сидела подле меня. Я чувствовал, что она сидела.
– Это ты бредил в лихорадке, милый мальчик! – сказала старушка.
– Может быть, – ответил Оливер. – Небо очень далеко отсюда; все они там очень счастливы и не захотят спуститься вниз, чтобы посидеть у кровати бедного мальчика. Знай она, что я болен, она пожалела бы меня, ибо перед смертью тоже была очень больна. Впрочем, она ничего не знает обо мне, – прибавил Оливер после минутного молчания. – Если бы она видела, как меня колотили, то очень бы горевала, а между тем лицо у нее было всегда такое веселое и счастливое, когда я видел ее во сне.
Старушка ничего не ответила на это; она вытерла сначала глаза, затем очки и принесла Оливеру прохладительное питье. Погладив его нежно по щеке, она сказала ему, чтобы он лежал спокойно, если не хочет заболеть снова.
Оливер старался лежать спокойно отчасти потому, что ему хотелось исполнять все, что ему говорила старушка, а отчасти потому, что разговор утомил его. Вскоре он уснул и снова проснулся от свечи, которую держали у его кровати. При ее свете он увидел какого-то джентльмена, который держал в одной руке большие, громко тикающие часы, а другой попробовал его пульс и сказал, что ему гораздо лучше.
– Правда, голубчик, тебе гораздо лучше? – спросил он.
– Да, сэр, благодарю вас, – ответил Оливер.
– Да, я знаю, что лучше, – сказал джентльмен. – Ты голоден, не правда ли?
– Нет, сэр! – ответил Оливер.
– Гм! – сказал джентльмен. –
