настрочила предупредительное послание, и после звонка Тамара сообщила, «что все-все передала». Но Ивкина не думала успокаиваться. Рассовывая свои многочисленные вещи по разным углам камеры, она нечаянно ударилась головой о стол. Совсем легонько. И, подумав секунду, улеглась прямо на пол, сказав нам совершенно спокойным голосом:
– Девчонки, вызывайте врача. Скажите, что Ивкиной плохо!
Мы стали стучать в дверь. Дежур открыл корму:
– Что?
– Ивкиной нужен врач!
– А что с ней?
– Смотрите сами…
Дежур обозрел лежащую на полу тушу и спешно побежал за врачом. Спешно – потому что фельдшерица Верочка появилась почти сразу же.
Заплывает в камеру:
– А кто это у нас тут лежит? Ага, Ивкина, понятно… Ну давайте, мы сейчас вам укольчик сделаем, вставайте, вставайте… Вот сюда… Нужно лечь, послушать… А куда ей лечь?.. Вот сюда давайте…
Ивкина укладывается на моторинское место, Верочка ее слушает, измеряет давление, делает укол…
– Вот… Готово… И что же у нас случилось? – щебечет Верочка…
– Стало плохо, начала падать, ударилась головой, боюсь, что сотрясение…
– Давайте посмотрю… Даже шишки нет… Нет никакого сотрясения, успокойтесь, Ивкина…
– У меня голова кружится и тошнит. И давление. И диабет. Мне нужно на «Матроску»! Когда меня отправят?
– Скоро, очень скоро. Потерпите немного, Ивкина…
Когда Верочка ушла, Ивкина резво вскочила и стала дальше раскладывать свое барахло. Нам же оставалось только молча офигевать. И от спокойной наглости Ивкиной, и… от содержимого ее баулов.
А все баулы Ивкиной были забиты какими-то рваными тряпками, пустыми контейнерами, коробочками, пакетиками – сущим хламом. Ей не хватало только тележки из супермаркета, чтобы туда все это водрузить. И получился бы завершенный образ типичной европейской или американской бомжихи, которая бродит по городу с тележкой, полной пустых бутылок и пластиковой посуды…
Да и одежда Ивкиной соответствовала: застиранная футболка, вся в дырках, безразмерные штаны, растянутые в коленках. На ногах – рваные резиновые тапки. Да и остальное ее тряпье было ничуть не лучше. Мои сокамерницы, рьяно бдящие за своей внешностью, были явно фраппированы. И больше всего тем, насколько безразлично Ивкина относилась к тому, что на ней надето… Потому что она рассуждала так: «Мы же в тюрьме – зачем здесь наряжаться?» Мне эта парадигма была близка. Я тоже не хотела выглядеть в тюрьме привлекательно. Но я понимала, что приличный вид необходим прежде всего для моей же безопасности. Чтобы попросту никого не бесить своей неряшливостью и неопрятностью. А Ивкина была именно такой – бомжацкого вида теткой.
А ведь она обвинялась по делу о крупном мошенничестве с финансовыми пирамидами. В ее деле
