я сама справлюсь, прокормлю как-нибудь. А с тобой я быть не хочу.
Он весь как-то сразу похолодел и зачерствел.
– Что, рожей не вышел? Противен тебе или не забыла ещё своего Серёгу?
– Нет. Дело не в этом.
– Слава тебе моя не нравится дурная!
– Не люблю я тебя, Тимофей, и боюсь, если честно.
Он приблизился к ней вплотную и хрипло прошептал:
– А я ласковым буду.
И дотронулся кончиками пальцев до её прически. Она почувствовала, как наперекор рассудку снизу живота плеснула стихийная волна желания. Женщина отпрянула от него и отвернулась.
– Между нами шесть лет разницы…
– Ты не меня боишься, Марья. Ты себя боишься. А моя слава, она больше чем наполовину надумана нашим бездельником-народом, которому только бы язык почесать. Какая тебе разница, кто что думает! Ты для себя живи, Марья, по своей совести. Я уверен, однажды обстоятельства повернутся так, что тебе придётся жить со мной. Я чувствую – ты моя женщина, хоть ты это отрицаешь и будешь отрицать. С этого дня ты будешь думать обо мне каждый день. И гадать: каких там ещё наломал Тимка дров?
– Мне бы твою уверенность, – покосилась на него женщина.
Он ничего больше не сказал, развернулся, взял сумку с хлебом и пошёл домой. Она потихонечку, не спеша, тоже двинулась в сторону дома, заметила в окне наблюдавшего за ними Ваню. Что подумал сын? Она зашла на терраску, закрыла дверь, прижалась к ней спиной. Постояла так с минуту, приходя в себя. «Гад какой! Права Лида. Хотел сыграть на чувствах изголодавшейся женщины!»
Когда она зашла в комнату, Ваня с облегчением спросил:
– Что он хотел?
– Он предложил жить с нами, представляешь? Размечтался!
– Ты ему отказала.
– Неужели согласилась бы?
С этих пор Марья Антоновна бежала за хлебом, покупала и поспешно уходила. Избегала встречаться с Тимофеем, хотя, правда, часто о нём думала. Впрочем, он её не преследовал. И ничего плохого ей не делал. Может быть, если бы она тогда согласилась, жизнь бы пошла совсем другой дорогой. И Ванечка был бы сейчас жив и здоров.
Палашов беспрепятственно вернулся в дом Милы. Входя, он старался не шуметь, чтобы застать девушку врасплох, но Мила неподвижно сидела за столом лицом к двери, поставив руки на локти и опёршись головой на ладони, и явно дожидалась его. На плечах опять красовалась лохматая кофта – к ночи в терраске стало свежо. Ожила и заговорила первой:
– Извините меня. Я слишком долго на вас глазела… Задумалась.
«Задумалась! Всего-навсего! Да ты, подруга, всё нутро мне перевернула!»
Евгений Фёдорович вымыл руки и сел напротив девушки. Она откинулась на спинку стула.
– Вы красивый мужчина.
«Красивый мужчина» фыркнул.
– Брось. Меня это не волнует.
– Но это может взволновать кого-то другого. Понимаете?
– Ты
