Она расстегивает дождевик, и я аккуратно, как величайшую для меня драгоценность, снимаю его и вешаю на плечики в прихожей. Ольга стягивает с рук резиновые перчатки. Кажется, вот-вот искры запляшут вокруг нас, возле глаз и воздух начнет мерно гудеть… Или же это шум дождя? Жду. Белые должны сделать свой ход. Вот она, «ласкеровская компенсация» за ферзя! Только мой противник пока еще не понял, чем это для него закончится.
Ольга вытаскивает из сумочки нейтрализатор и, поворачивая развернутую ладонь в мою сторону, спрашивает:
– Что это?
Игра пошла ва-банк!
– Совершенно не понимаю, о чем речь.
Она смотрит мне прямо в лицо, ища мои слабости, но я несгибаем. Иррациональное чувство, которое я испытываю, – совершенно немыслимое и непонятное, что-то, чему не могу дать логичного объяснения, – тянет и влечет меня к ней. Это не физическое влечение, не желание одного тела обладать другим, а нечто более глубокое – сродство с другим человеком не на уровне тел, а на уровне мыслей и представлений, в чем-то схожих настолько, что понимание приходит без слов. И именно благодаря этому ощущению я точно знаю, что она чувствует ко мне то же самое, но тщательно это скрывает от меня, как и я от нее. Только вот неслучайно утром мне вспомнились крысы Рихтера. Экспериментатор может сколько угодно любить подопытное животное – доставать его, гладить, играть с ним, но разделяющая преграда и разница между ними настолько существенны, что их не преодолеть.
Я молчу и жду, когда она снова задаст вопрос, зная, что она сама же и начнет на него отвечать, а мне придется лишь направлять ее по ложному следу, путать, сбивать, чтобы она не догадалась об истинной причине, почему я попросил Сергея Ивановича отдать нейтрализатор ей.
– Я еще раз спрашиваю: почему ты попросил передать это мне?
Мхатовская пауза затягивается. Я думаю о том, есть ли смысл продолжать эту игру, поддерживать в Ольге это чувство неопределенности. Чтобы в итоге что? Всё равно сказать то, что я решил. И тогда я начинаю выкладывать свою ложную правду или правдивую ложь – кому как нравится больше, но смысл от этого не меняется.
– Понимаешь, это был единственный способ вывести тебя на откровенный разговор. Я ведь уже давно всё знаю, и не надо сейчас задавать мне вопрос «что?». Это ты руководишь группой специалистов, которые отслеживают изменения в поведении людей в условиях дождя. Ты составила текст, используемый для программирования поведения. Конечно, из-за твоих смен фамилий мне было трудновато, но по базам я всё же просмотрел все твои статьи. Вот честно, никогда бы не подумал, что филологические знания можно применять таким образом. Оказалось, что, основываясь на языковых шаблонах и сигналах тела, можно изменять поведение человека, трансформировать убеждения и лечить психологические травмы. Это действительно неожиданно, и теперь мне понятно, почему Сергей Иванович говорил так о тебе.
– Вы говорили обо мне?
Спохватываюсь, что могу сболтнуть лишнего и придется объяснять,
