что в нём она отсутствовала очень долго. Но, правда, уже на второй день Юле снова захотелось поехать к Вале. И когда сестра пришла дня через два, она спросила:
– Ты возьмёшь меня к себе, когда дядя Семён уйдёт на работу?
Валентина ожидала этот вопрос, и ей пришлось прибегнуть к хитрости. Чтобы девочка не подумала, будто бы ей она уже надоела, а ходит к ней исключительно из чувства сострадания или просто из вежливости, сестра ответила:
– Конечно, я могу, но только я должна тебе сказать, что наш дом поставили на долгий ремонт. В нашей квартире столько грязи, пыли, что хоть самим из дому убегай! И ещё неизвестно, сколько времени будет продолжаться этот затянувшийся беспорядок.
– А можно подмести и полы вымыть, – резво посоветовала Юля.
– Да и так каждый день подметаю, но пыль снова летит; строители без конца мусорят, – Валентине до слёз было жалко девочку.
Конечно, о вранье Валентины она не догадывалась. Юля по-детски, наивно поверила сестре. И всё же терпеливо ждала окончания ремонта; она настолько привыкла к посещениям сестры и к ней самой, что уже не представляла своей детдомовской жизни без этих её посещений. Но девочка уже не каждый раз спрашивала, скоро ли закончится ремонт. Может, потому, что ещё хорошо помнила Семёна.
Разумеется, от своего вынужденного вранья Валентине было неимоверно тяжело. Да ещё видеть постоянно молчаливо спрашивающие глаза Юли: «Когда ты меня возьмёшь к себе?» Но как ей объяснишь, что из-за ужасного характера своего мужа она просто не видела иного выхода. Однако «ремонт» всё продолжался, всё тянулся, и со временем Юле надоело о нём думать, и она перестала вообще им интересоваться. И через месяц ей уже казалось, будто она никогда не была у Валентины. Это был просто сон. И визиты сестры, как прежде, уже перестали её радовать. Да и подружки иногда назойливо интересовались: почему сестра больше её не берёт на выходные? Юля терялась, а потом, в оправдание Вали, поясняла всем, что дом, в котором живёт сестра, поставлен на ремонт. Правда, о Семёне она промолчала. А то гадкое впечатление, которое когда-то он производил, спустя время выветрилось, отныне для неё его словно не существовало.
Юле только оставалось довольствоваться прогулками с Валентиной по городу и принимать её угощения, а иногда и подарки. В свои семейные проблемы Туземцева, разумеется, посвятила Тамару Игнатьевну, которая, впрочем, предполагала, что ей будет нелегко договориться с мужем, чтобы принять Юлю к себе. И восприняла это с должным пониманием. Но и огорчилась, что девочка уже надеялась обрести приют у сестры. Хотя со слов последней она знала, что воспитаннице было бы жалко покидать детдом. И Пустовалова осталась весьма довольна, что в отношении детдома Юля вела себя так патриотично, а значит, верна и ей, директору…
Что таить греха, Валентине казалось, что если вдруг ей удастся уговорить мужа принять сестру на воспитание в семью, она возьмёт на себя
