на привычном месте не оказалось. Не было их и в заначке под потолком – полка пустовала. Он попытался сосредоточиться. По радио сообщили, что в столице пробило семь.
7.05. С кухни печальным рефреном к его невеселым мыслям повеяло хрипловатым голосом Цоя:
Война – дело молодых,
Лекарство против морщин…
«Интересно, – подумал Александр, – знал ли дед Савельич об этом лекарстве?»
7.10. Наташа вот-вот вернется с ночной смены. И тогда все пойдет своим чередом. Завтрак, обед, ужин. Вечер. Ночь. День. Иногда – суббота, реже – воскресенье.
«Как все-таки редко наступает завтра, а сегодня тянется вечность».
7.15. И он мне грудь рассек мечом
И сердце трепетное вынул…
«Конечно, знал. Савельич знал все. Когда год назад умирала мама, дед Савельич взял ее за руку и сказал: так, мол, и так, Надежда Осиповна, теперь и мне пора на покой. Сашку вырастили – самое время отдохнуть».
7.20. Александр, не найдя сигарет, вышел из туалета, заглянул на кухню, но в одиночестве завтракать не хотелось.
Выглянул в окно. Раннее летнее солнце нещадно ослепило его, и он подумал, как хорошо было бы сейчас выбраться из этой мертвой коробки дома в зеленый пахучий лес. Подальше от выхлопных газов – к своим чувствам и мыслям.
Он улыбнулся, вдохнув всей грудью свежий утренний воздух, еще не изнасилованный автомобилями и прохожими, и отправился в комнату.
7.25. В зале стоял неприятный запах, как будто не проветривали здесь уже несколько суток.
– Ах, вот ты где, злодей! – Александр ласково потрепал за холку огромного рыжего кота. Тот благодарно замурлыкал. Еще шаг, и Александру показалось, что в комнате определенно что-то не так, словно произошло нечто, и это нечто от него тщательно скрывают. Скрывают?
Непроизвольно его взгляд упал на полированную поверхность стола, обычно не занятую посторонними предметами. Обычно, но только не сегодня.
Ему стало дурно. Рамка… Закружилась голова. Черная рамка с красной перевязью… Он пошатнулся, все поплыло перед глазами. Фотография… Пол провалился и…
…Царское Село. Наташа. Двор. Бенкендорф. Петербург. Балы. Долги. Тараканьи бега. Барон. Дантес. Травля. Честь. Кровь, кровь, кровь. Ночь в бреду. Что это?
Снегом сеющий ветер, будто бледный конь, пронесся, распустив волной густую гриву и непомерно долгий хвост.
Вслед за ним – еще конь с опустошенными глазами. Несущийся конь еще.
За ним – еще. Целый табун умчался в ночь, исчезнув в зияющих провалах неба.
И снова – кони. И метель хлещет их своими седыми крыльями, миру конец возвещая. И стонет метельная ночь могильным, морозным дыханьем. А вдали тихо плачет Надежда:
– Вы мне придумали сердце…
А Сердце:
– О, Господи!
«Каменский? Лорка?
