спичек): Что ты такое придумал? (Закуривает, руки его дрожат.) Зачем вся эта нелепость? Возможно… да, возможно, ты расстроился… счел старика последним шансом… Глупо! И он может ошибиться, и он не Бог! Ищи выход. А это–то проще простого!
Лариса: Умереть – тоже непросто. Умереть, а не разыгрывать дурацкий спектакль!
Борис (раздраженно): Оставь!
Лариса отворачивается, всем видом показывая, что больше не скажет ни слова.
Инна: Илюша хотел доказать нам наше ничтожество и одним махом приобщиться к лику святых.
Лариса (не выдерживая): Дешевый выпендреж!
Илья приподымается. Он очень бледен, но видимо слова окружающих разгневали его, а гнев придал силы.
Илья (Павлу): Идем отсюда! (Обращаясь к остальным и от волнения слегка заикаясь.) Мелкие твари!
Лариса: Ого! Зря я старалась. (Смеется.) Надо было тебе дать истечь кровью.
Борис: Отлежись. Уйти ты всегда успеешь.
Илья, опираясь на Павла, встает. Павел уходит в переднюю, возвращается в накинутом пальто, с курткой Ильи в руках. Помогает Илье одеться.
Борис: Возьмите такси!
Илья молча скрывается в передней.
Павел: Всего хорошего.
Инна: Счастливо доехать.
Лариса: Не потеряй по дороге свое сокровище!
Павел выходит.
XXIII
Два месяца он упорно боролся с болезнью, но к середине марта наступил перелом… Однажды он не смог подняться и звонком вызвал дежурную медсестру. Привычным движеньем откинув одеяло, она нащупала пульс. Не глядя на него, быстро вышла, а когда вернулась, он лежал на полу с рассеченной об угол кровати щекой – он пытался встать. Пульс едва прощупывался. От удара он потерял сознание и уже не чувствовал, как санитары подняли его и, положив на каталку, повезли по матово светящемуся коридору в дальнюю, специально приготовленную комнату. Он очнулся, но говорить уже не мог: мычал и не сводил лихорадочно блестевших глаз с врача и медсестры, молчаливо и угрюмо что–то делавших с ним. Ему сделали укол, и он забылся; а когда снова открыл глаза, они были пусты, и в их стеклянной пустоте тускло светила желтая лампа.
Распахнув рот, он дышал. Казалось – хриплый, сипящий звук уходит в темную глубину и навсегда остается в ней, но в последний момент, собрав остаток сил, тянется вверх, чтобы, не удержавшись, упасть вниз, и снова скрежещущий, ржавый звук… Это – рвущееся из–под плотно закрытых дверей, должно было кончиться ближайшей ночью. Но прошли ночь и день, и следующая ночь, а он лежал, едва прикрытый простыней, на оранжевой детской клеенке и – не хотел умирать.
Дочь и внук, вторые сутки жившие на креслах в коридоре, проваливались в сон и просыпались, уходили и вновь возвращались под монотонный тяжкий хрип. Казалось, это – никогда не прекратится, и уже не было сил!.. На рассвете следующего дня они проснулись от тишины.
XXIV
Смерть деда ничего не изменила. Странно, неужели я тогда всерьез надеялся на это – как нерадивый ученик
