продаёт вчерашний хлеб,Мошенник притворяется, что слеп,
Юродивый своим гордится срамом,
У горожан пустыня в головах,
И все они воплощены в словах
По повелению одной прекрасной дамы.
– Это же какой-то… сонет… – недоумённо произнёс Вальдемар.
– И очень недурственный, доложу я тебе.
– Я и сам вижу. И картинка-то знакомая. Тебе не кажется?
– Ещё как кажется. Кирасир, девица с хлебом, юродивый…
– Пустыня в головах – это о многих можно. Не маркер…
– Но все они воплощены в словах…
– По повелению одной прекрасной дамы! Cholera jasna! – как всегда в минуты волнения, Вайс перешёл на польские ругательства. – Psja krew! Как она нас обвела вокруг пальца. Как младенцев, niech mnie djabel porwie!
– Да, мастерски, – согласился Исаев. – Но зачем?
– Вот этого я не знаю. И даже не догадываюсь.
– И у меня что-то пазл не складывается.
– И книгу хотела стащить.
– Но зачем?
– Ты повторяешься.
– Знаешь, мне почему-то очень захотелось разгадать эту загадку.
– Мне тоже. Но главное в нашем деле что?
– Делать дело?
– И это тоже. Но самое главное – не угодить в западню.
Вальдемар взмахнул тростью, рисуя в воздухе огненную литеру «ферт». Почему-то он считал, что она приносит ему удачу.
Акт пятый, околопоэтический
Стук в дверь сопровождался настойчивым требованием:
– Квентин, просыпайся! Вставай, Квентин! Уже полдень! Солнце в зените!
Квентин де Грие, недавний выпускник университета в Салуццо, а ныне странствующий поэт, перевернулся на другой бок и потянул подушку, чтобы накрыть голову. Меньше всего сейчас ему хотелось просыпаться и вставать, пускай уже далеко не утро. Поэтам много позволено. Например, спать почти до вечера. Это тебе не инженер на руднике или металлургической мануфактуре. Тем, хочешь не хочешь, надо быть рядом с рабочими, чтобы направлять их труды и следить за правильностью выполнения технологий. А поэт может всю ночь скрипеть гусиным пером или даже просто сидеть, пялясь в окно на полную луну и дожидаясь вдохновения, а потом спать, сколько захочется.
– Квентин, немедленно вставай! Ты опоздаешь!
В низком и мелодичном голосе Ансельма де Турье, одного из лучших исполнителей собственных песен в Империи, зазвучал металл. Чего доброго, дверь сломает. Это он с виду мягкий и деликатный, но если решил чего-то добиться, то идёт к цели напролом, не замечая преград и презрев трудности.
Квентин поднялся, накинул шлафрок, сунул ноги в мягкие тапки. Глаза упрямо отказывались открываться. поэтому к двери он прошёл почти на ощупь. Откинул щеколду.
– Ни днём, ни ночью от тебя покоя нет, Ансельм…
Он не солгал и не преувеличил, хотя имел склонность к поэтической гиперболизации. Вчера их посиделки затянулись сильно за полночь, то есть спать друзья легли уже сегодня. Ансельм написал
