style="font-size:15px;"> – …склонили одну из моих служанок, заставив рисковать своим местом – даже не предложив ей за это ни малейшей компенсации, – тайно передать письмо моей дочери, совсем еще ребенку.
– Мисс Гибсон почти семнадцать лет, сэр! Я сам слышал, как вы это на днях говорили, – возразил двадцатилетний мистер Кокс. И снова мистер Гибсон пропустил мимо ушей его замечание:
– Вам было нежелательно, чтобы это письмо увидел ее отец, который доверился, безусловно, вашей чести, приняв вас в свой дом. Сын вашего отца – я хорошо знаю майора Кокса – должен был прийти ко мне и сказать честно и открыто: «Мистер Гибсон, я люблю – или воображаю, что люблю, – вашу дочь. Я не считаю правильным скрывать это от вас, хотя я не способен заработать ни пенни, и, так как не могу в ближайшие годы рассчитывать на возможность самостоятельно прокормить даже самого себя, я ни слова не скажу о моих чувствах – или моих воображаемых чувствах – самой молодой леди». Вот что должен был сказать сын вашего отца, хотя, разумеется, еще лучше была бы пара гранов сдержанного молчания.
– А если бы я сказал так, сэр… наверно, мне следовало сказать так, – спросил мистер Кокс с торопливым беспокойством, – что бы вы ответили? Вы отнеслись бы с сочувствием к моей любви, сэр?
– Скорее всего, я сказал бы (не поручусь за точность слов в таком гипотетическом случае), что вы – молодой дурак, но не бесчестный молодой дурак и что вам не следует позволять своим мыслям вертеться вокруг вашей ребячьей влюбленности до того, что вы раздуете ее в настоящую страсть. И пожалуй, в порядке компенсации за причиненное, возможно, унижение я порекомендовал бы вам вступить в Холлингфордский крикетный клуб и как можно чаще предоставлял бы вам свободное время по субботам. Но при существующем положении дел я должен написать агенту вашего отца в Лондоне и просить его забрать вас из моего дома. Я верну, разумеется, плату за ваше обучение, что даст вам возможность начать его заново под руководством другого врача.
– Это так огорчит отца! – Слова доктора повергли мистера Кокса если не в раскаяние, то в смятение.
– Я не вижу другого выхода. Это причинит майору Коксу некоторые неудобства (я позабочусь о том, чтобы он не понес лишних расходов), но что, по-моему, огорчит его более всего – это обман доверия, ведь я доверял вам, Эдвард, как родному сыну!
Было в голосе мистера Гибсона, когда он говорил серьезно, особенно если касался какого-нибудь собственного чувства – он, который так редко обнаруживал перед другими, что происходит в его сердце, – нечто неотразимо действующее на людей: переход от шутливости и сарказма к ласковой серьезности.
Мистер Кокс поник головой и задумался.
– Я правда люблю мисс Гибсон, – наконец сказал он. – Кто может справиться с этим чувством?
– Мистер Уинн, я надеюсь.
– Его сердце давно занято, – ответил мистер Кокс. – Мое было свободно как ветер, пока я не увидел ее.
