теперь Вальдман владел спокойно, сколько раз он себя так чинил, он уже не помнил.
В конце концов, он решил, что это уже не важно. Важным для него сейчас было то, что здесь он мог оставаться до ночи, как следует отдохнуть и дать ранам слегка затянуться. Затем откопать тайник, достать вещи, укрыться от прохладного ветра и чуть позже уйти ближе к горам. Где идёт война, там всегда есть работа, где работа, там и деньги, а горы в это время года были просто золотыми, так думал стрелок и так было на самом деле.
Первым делом Вальдман упрятал ноги в тяжёлые солдатские сапоги, добротный и достаточно тёплые для защиты от простуды. Затем кое-как натянул запасную кольчужную рубашку, старая осталось в городе и постарался кое-как очистить штаны от крови.
Большой ремень с кобурой, патронажем и ножнами лёг поверх талии, револьвер вернулся на место с радостным скрипом. Рядом с ним патроны мрачно залоснились на солнце, эльфийский топорик повис в петле под правую руку, но ножны слева оказались пусты.
Вальдману пришлось оставить на память стражникам добрый посеребрённый гномий кинжал, с которым у него оставалось связано много странных воспоминаний. Им было удобно вскрывать глотки, бриться и резать мясо, теперь стрелку приходилось раздумывать, где бы достать новый, хотя бы близко подходящий по удобству.
На плечи стрелка мягко, как и все давно ношеные вещи, опустился широкий кожаный плащ прочного покроя. Вальдман когда-то снял его себе на память с одного офицера, толи барона, толи просто маменькиного сынка при деньгах, но уж очень откормленного и широкого в плечах, что стрелку особенно понравилось. За этого парня, кстати, он и был впервые объявлен в розыск, сам же офицер долго не смог потом есть самостоятельно.
На спине стрелка повис небольшой походный рюкзак стандартного имперского образца, как обычно, прочный, сделанный на совесть и снабжённый кучей дополнительных карманов для всяких мелочей. Наконец в руках стрелка появилась короткополая стальная капеллина, какую имели обыкновение носить на себе орденские арбалетчики.
Она была на нём ещё тогда, когда он только-только встал на стезю наёмника и не покидала его по сей день. Такие капеллины давили на шею, часто заваливались вперёд, но зато становились самой удобной вещью на свете, когда нужно закрыться от дождя и ветра и выкурить самокрутку. Даже если дождь этот целиком состоял из стрел.
Вальдман ещё раз пересчитал своё добро и решил, что тот сухой остаток, что был при нём довольно неплох для такой заварушки. Подумав ещё немного, он всё-таки нацепил на себя бронзовый горжет, решив, что обезглавливание – это вещь не только неприятная, но и в скором времени вполне вероятная.
«Ну что ж, в путь».
Ничто не сравниться с закатом у подножия гор на севере. Когда оранжевое прохладное солнце опускается медленно, плавно, не впрыгивает, как на юге, в горизонт, словно перепуганный суслик, а уплывает нехотя, с достоинством покидая свой извечный пьедестал. И все цветы
