вид, что к беседе она не причастна, и лишь с сожалением поглядывала на официантку, лишенную дар речи.
Агата и сама, войдя во вкус и порядком разгорячившись от собственных нравоучений, перестала различать, говорит ли она о стройности или о чем-то, выходящем далеко за ее пределы. Очевидно было одно: женщина вконец выдохлась и попутно «выдохла» своих жертв.
– Что ж, нам, пожалуй, пора, – скомандовала миссис Бристоль. И не глядя на то, что завтрак остался почти нетронутым, такой исход осчастливил всех трех персонажей.
Бенджамин доложил хозяйке о своем местонахождении, и Агата назначила ей новый маршрут. Она не взяла Катерину, как прежде, под руку, справедливо полагая, что и без того сполна напугала неподготовленную к ее красноречию девушку.
Водитель остановился в нескольких кварталах от «La clé»: во-первых, он прекрасно знал о любви миссис Бристоль к пешим прогулкам, а во-вторых, к тому часу – время стремглав приближалось к обеду – в центре города не протолкнуться.
Путешественницы шагали до места в атмосфере довольно тягостной. Причем в тягость давалось не само молчание, взятое ими для уменьшения накала, но те мысли, которые каждая дама вела за собой.
Катерина размышляла обо всех слугах бабушки – молодых девушках, из каких Агата растила армию, сотканную по ее вкусу. Сама миссис Бристоль помимо гаданий о том, не излишни ли были речи, думала о причинах внучкиной замкнутости. Женщина грязла в сомнениях и задавалась вопросом: «Расколется ли кремень, обнажив родной душе раны?»
Остаток дня дамы старательно избегали присутствия друг при друге. Они встретились лишь за обедом и ужином, проклиная при этом желудки за потребность время от времени требовать пищу. Не особенно выручало и умение Бенджи молниеносно разряжать, как ни абсурдно сочетание этих слов, обстановку.
Кто была эта женщина, ранее представлявшая собой бабушку Катерины? И кто эта девушка, прежде щебечущая внучка Агаты Бристоль?
Так, упиваясь переживаниями и уповая на завтрашний день, словно он представлял собой ясное после грозы небо, стирал предшествующие казусы и даровал художникам чистый лист для написания новых картин, Рудковски и Бристоль донесли оставшиеся часы поодиночке. Когда же пришло время отклониться ко сну, они послушно отправились в спальные комнаты, предварительно обменявшись натянутым «доброй ночи».
Глава 3. На рассвете дня и расцвете юности
За ночь, как это обычно случается, эмоции Катерины заметно повыветрились, а те, что остались, заимели другую направленность. Так потрясения от новой жизни сменились на интерес к ней, а волнения по поводу собственных догадок умерила установка «пусть все идет своим чередом».
В том-то и заключается суть не познанной человеком ночи: ее проклятье в том, что порой она добивает страдающих, а прелесть таится в умении исцелять обессиленных.
Катерина обладала бесценным даром учиться на ошибках,
