повторил он. – Выкладывай, что случилось? Сон плохой приснился?
Она быстро отползла от Сергея как можно дальше, точно испуганный зверек, затравленный торжествующими охотниками.
– Уходи, – упрямо повторила Катрин. – Я больше не хочу, чтобы ты был рядом.
– Вот как? – он, казалось, искренне удивлен. – Почему? Я не разбрасываю вещи, закрываю зубную пасту, не храплю… Или храплю?.. Да какая разница – мы все равно спим в разных комнатах.
– Вот именно! – процедила она и замерла: что она сказала! Зачем она это сказала?! Что он теперь будет делать? Что она теперь будет делать?
А Булгаков застыл – так и стоял, с ее одеялом в руках, глядя на Катрин с непроницаемым выражением лица. Только чуть подрагивали губы, совсем незаметно – лишь он сам ощущал эту дрожь.
– Что ты сказала? – негромко произнес он наконец. – Я правильно расслышал?..
– Не знаю, что ты там расслышал… – проворчала Катрин, внезапно успокоившись. Какая теперь разница – если ей суждено предстать перед этим гордым и сильным человеком капризной дурой – значит, так тому и быть. И вообще, сама во всем виновата. Если б она откликнулась на его чувство раньше, то сейчас не ощущала бы себя так, словно ей приходится что-то у него вымаливать.
– Катрин, милая, что с тобой происходит? Давай поговорим начистоту, – ласково заговорил он.
– Нет, – отрезала она.
– Да, – твердо сказал он.
– Тебе пора на работу, – сумрачным голосом напомнила она. – Иди, опоздаешь.
– Плевать, – Сергей положил одеяло, а затем стянул с себя куртку и швырнул ее в угол. – Не уйду, пока мы не поговорим. Хватит с меня этого абсурда.
Катрин сглотнула слезы. Видимо, действительно пришло время расставить точки над i. Больше тянуть нельзя. Какой смысл? Сейчас она выложит ему все откровенно, и он с облегчением уйдет. А она останется одна, в пустой квартире, наедине со страшными воспоминаниями. Ей пора учиться жить с ними самостоятельно.
Она повернулась к нему, по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом. Выглядела она действительно жалко – покрасневшие от слез веки, распухший нос, спутанные длинные волосы, трясущиеся губы.
– Хорошо, – прошептала Катрин, убирая пряди с лица. – Давай поговорим… если ты настаиваешь.
– Да, я настаиваю, – твердо сказал Булгаков, снова усаживаясь на кровать. – Говори.
Его слова прозвучали как приказ. Катрин сжалась, подобно пружине. Еще мгновение, и она ринулась вперед, отпустив эту пружину – Катрин физически ощущала, как та раскручивается, со свистом набирая силу…
– Я понимаю, что ты больше не любишь меня, как прежде, – выпалила она. – И поэтому хочу, чтобы ты ушел. Мне невыносимо жить рядом с тобой и понимать, что ты вынужден терпеть меня из жалости.
– Что? – Булгаков пытался вникнуть в то, что слышит. – Какая жалость? Ты с ума сошла?
Она наконец решилась взглянуть на него, и Сергей захлебнулся в боли и
