наскоро позавтракали, и поезд покатил дальше – к станции Ассургур; рельсы некоторое время тянулись вдоль берега Тапти, речки, впадающей в Камбейский залив близ Сурата.
Сейчас самое время познакомить читателя с мыслями, что рождались в те часы в голове Паспарту. До прибытия в Бомбей он полагал – пока можно было так думать, – что на том дело и кончится. Но теперь, на всех парах пересекая Индостан, он ощутил, как в его душе совершается головокружительный переворот. В нем бурно вскипела его прирожденная страсть к приключениям. Забытые фантазии юных дней пробудились вновь, и он радостно принял всерьез план своего хозяина, поверил в реальность пари, а следовательно, в кругосветное путешествие и тот максимальный срок, который не должен быть превышен. Ондаже начал опасаться всевозможных задержек, его уже пугали дорожные происшествия, способные помешать путникам. Паспарту аж затрясло при одной мысли, как вчера едва не навредило делу его непростительное ротозейство: теперь казалось, будто он и сам кровно заинтересован в успехе этой затеи. Едва начав болеть за нее, он взволновался куда больше, чем Филеас Фогг, ибо отнюдь не отличался подобной флегматичностью. Стал считать и пересчитывать потраченные часы, клял остановки поезда, его несносную медлительность, да и самого мистера Фогга в душе бранил за то, что не посулил награды машинисту. Славный парень полагал, будто на железной дороге это также возможно, как на пакетботе: ему было невдомек, что поезд следует по четкому расписанию.
Под вечер состав нырнул в ущелья гор Сатпура, разделяющих земли Кдандейша и Бундельханда.
На следующее утро, 22 октября, когда сэр Фрэнсис Кромарти осведомился у Паспарту, который час, тот посмотрел на свои часы и сообщил, что сейчас три ночи. И немудрено: сей знаменитый хронометр, поставленный по времени Гринвичского меридиана, проходящего градусов на семьдесят семь западнее, не мог не отставать и отстал уже на четыре часа.
Таким образом, сэр Фрэнсис уточнил время, названное Паспарту, и принялся разъяснять ему то же, что последний уже слышал от Фикса. Попытался втолковать ему, что часы надлежит переводить на каждом новом меридиане, а также что если постоянно двигаться на восток, то есть навстречу солнцу, путники, оставив позади очередной градус, всякий раз сокращают свой день на четыре минуты. Бесполезно! Трудно сказать, понял твердолобый малый объяснения бригадного генерала или нет, но он уперся: его часы останутся верны лондонскому времени, переводить их стрелки он не намерен. Впрочем, кому может помешать столь невинная блажь?
В восемь часов утра поезд, отъехав миль на пятнадцать от станции Роталь, остановился посреди широкой поляны, окруженной несколькими бунгало и хижинами рабочих. Кондуктор зашагал вдоль вагонов, покрикивая: «Пассажиры, выходите! Пассажиры, выходите!..»
Филеас Фогг посмотрел
