это было моей ошибкой. Однако были обстоятельства, которые не позволили мне поступить по-другому, – Чиркен качает головой, вторя собственным словам, и поднимает на нее взгляд. – Собственно, за этим я и позвал вас на встречу. Хочу предложить вам работу.
– У меня уже есть работа, – не задумываясь, отвечает девушка, и только затем вспоминает о реальном положении дел. Вновь чувствуя досаду – неясно, на себя или других – делает спешный глоток остывшего чая, ставя чашку обратно на стол резче, чем следовало.
– Сегодня утром я имел возможность беседовать с вашим заведующим, – без обиняков поясняет мужчина, скользя глазами от ее пальцев, сжимающих чайную пиалу до зажатых плеч. Она чувствует это взгляд почти физически, но он не несет в себе ни капли предосудительности, только участливый интерес. – Я являюсь одним из попечителей больницы, и он поделился со мной той непростой ситуацией, в которой оказались он сам и вы, как вовлеченный в инцидент работник.
Сабина молчит. Ей не хочется подбирать нужные слова, искать подходящие фразы для выражения всего того сумбурного комка из эмоций и мыслей, что распирал внутри, давил на кости и кожу в ноющей иррациональной обиде, не позволяющей свободно вздохнуть. Да, ее задело решение главврача, стоит это признать хотя бы для самой себя. Она с первых дней воспринимала больницу как свой второй дом – а может, и единственный. От нее же в очередной раз предпочли отказаться, отмахнуться как от несущественной пылинки. Сабина ненавидела это чувство, когда выбирали не ее, ненавидела с раннего детства, поскольку это значило быть забытой, оставленной, никому не нужной… Мертвой.
– Мой сын всегда был не совсем обычным ребенком, и по мере взросления это проявилось только явственнее, – неожиданно начинает говорить Чиркен, прерывая образовавшееся неловкое молчание. Девушка поднимает опущенную было голову, вслушиваясь в тихую речь, полную скрытого сожаления. – Мне неприятно это говорить, но у его матери было тяжелое психическое расстройство и, боюсь, когда я забрал его от нее, она успела нанести непоправимый вред психике Тимура. А может, наследственность сыграла роль, не знаю.
– Вы имеете в виду, что у него тоже какое-то расстройство? – так же тихо спрашивает Сабина.
– Я бы так не сказал. Он может быть сосредоточен на чем-то больше и дольше, чем другие люди. У него появляется какая-то зацикленность, стоит ему чем-то увлечься, но я бы не назвал это чем-то плохим. Благодаря этой черте ему удается добиваться высот во всем, за что он ни берется. Но иногда… Иногда у него случается что-то вроде эмоциональных срывов, и в такие моменты он может навредить себе.
Девушка вспоминает отчаянную злость в глаза Тимура, когда он окончательно пришел в сознание после травмы.
– Я обычно стараюсь отслеживать эти…приступы, и раньше, до несчастного случая, была также проживавшая с нами женщина-экономка, она тоже помогала мне справляться с ним в такие моменты. Полгода назад, когда я отсутствовал по рабочим вопросам, они сильно поссорились, и не знаю,
