так называемые мной припадки, и в пять-шесть дней одержал полную победу над совестью, какую только может пожелать себе молодой повеса, решивший ни на что не обращать внимания.
Однако мне суждено было пережить новое испытание. Провидение, следуя закону справедливости, решило оставить меня без всякого оправдания. За мое упорство и непонимание того, что же способствовало моему спасению, последующие события развернулись так, что самый жестокий негодяй из нашего экипажа не мог бы не увидеть в них и опасность, и милосердие Божие.
На шестой день нашего плавания мы вошли в Ярмутский рейд. Ветер был встречный, слабый, и мы двигались после бури медленно. Затем бросили якорь и так стояли семь или восемь дней при встречном северо-западном ветре. В течение этого времени многие корабли из Ньюкасла пришли на тот же рейд – обычное место стоянки судов, ожидающих попутного ветра для входа в Темзу.
Мы бы могли простоять здесь гораздо меньше, стоило только воспользоваться приливом, если бы ветер не усиливался, особенно на четвертый-пятый день нашей стоянки. Все считали этот рейд столь же благонадежным, как и гавань: якоря и якорные принадлежности были в отличном состоянии, поэтому наши люди ни о чем не беспокоились, не предчувствуя никакой опасности, проводили время в свое удовольствие по обычаю моряков. На восьмое утро ветер усилился, и мы все принялись за работу: нам велено было ослабить стеньги, задраить люки и позаботиться, чтобы все было в исправности. Около полудня море сильно разволновалось: бак или носовая часть беспрестанно погружались в воду, корабль наш черпал воду. Раза два нам показалось, что бухт-якорь скользил по морскому дну.
Капитан велел отдать шварт или бросить главный якорь, и мы остались на двух якорях, натянув наши канаты до конца. В этот раз разыгрался настоящий шторм, и я увидел растерянность и ужас на лицах самых смелых моряков. Даже наш храбрый капитан выражал тревогу по поводу спасения корабля: когда он проходил мимо меня при входе и выходе из своей каюты, я слышал, как он тихо бормотал: «Господи! Смилосердься над нами, мы погибаем!» и т. п. В первые минуты я неподвижно лежал в матросской каюте и не могу сказать, что я тогда чувствовал. Мне уже невозможно было обратиться к прежнему раскаянию, столь явно попранному мной. Я думал, что ужасы смерти прошли и что эта вторая буря будет похожа на первую. Но когда сам капитан, походя мимо меня, сказал: «Мы погибаем!», я ужасно испугался, выбежал из каюты и огляделся вокруг.
Никогда еще столь ужасное зрелище не поражало меня: волны поднимались на высоту гор и через каждые три-четыре минуты обрушивались на нас. В какую сторону ни обращал я свой взгляд, везде видел ужас и бедствие. Два тяжело нагруженных корабля, стоявшие неподалеку, срубили свои мачты. Наши матросы закричали, что корабль, находившийся от нас не далее мили, начал тонуть. Другие два корабля, сорвавшись с якорей, носились без мачт в открытом море. Легкие суда
