тянуть, пока тетива на защелку западет. А рукам – не в силу.
– А где тот арбалет сейчас?
– Стырил ктой-сь бессовестной ще давно.
– Туристы?
– Туристы!.. Тогды и слова такого не знали… Нет, ктой-то с наших. Искпедиции всяки были, народ разной. Ины жулики – страмота!
– А давно это было?
– Што давно-то, как украли?
– Нет, как Вам пояс этот в руки попал.
– Давно, Димко. Году в тридцать четвертом ли пятом, сразу после как Кирова убили… Почин тогды был от правительства: «Даешь пушнину, морзверя, рыбу! Заселим Артику и переселим!» Везде крупно пропечатано. Оно ж после «Челюскина»-парохода народ толпами на севера кинулся. Давай по всем островам промысловы точки строить. Через каждые, почитай, тридцать-сорок верст – зимовье. Штоб, значит, если нужда застигнет, сосед рядом.
Набирали-вербовали народ и люди ходко йшли. Так и отец мой с матушкой, с братом, да мне четырнадцатой год, в Артику попали.
Лето здесь коротко. А навигацыя и вовсе. Где месяц, где меньше.
Тогды так делали: избы в Архангельске рубили, потом разбирали, – на пароход, и здесь ставили всей командой. И быстро: за неделю. Так в одно лето несколько промысловых точек открывали.
И мы так наше зимовье. Да пристройку, баню, ка-тух собачий.
Стали участок обиходить, да путики[15] на песца в тундру тянуть. Били моржа, лахтака, нерпу. Ворвань[16] в бочки закатывали. На «босого»[17] отдельной план был. Для себя оленя били, мясо совсем другое.
«Босого» ли, нерпу как ни готовь – все ворвань, все рыбой пахнет.
Варишь шти – оно уха!
Я мальчишком-то и в рот взять не мог, уж потом привык…
II
Дед Маркел вздохнул и продолжил:
– Тебе, парнишко, сколь лет-то?
– Четырнадцать.
– Как мне тогды… Ну-к, вот те мужская стория, раз в годы взошел.
Было то в начале ноябрю. Длинна ночь[18] тока началась. Солнца, сам знашь, уже нету, а рассвету – часов пять, хватат по ближнему путику пройти. В тот день ще тихо было, да луна на всю. Идем вдвоем с братом старшим шестериком-упряжкой. Открывай капканы-пасти. Ввеселе, в охотку, рады: тятя похвалит!
Возвертаемся довольные. Собаки наддали. А тут, гля, у самого порога сбились в кучу, скулят и хвосты жмут. Что т-т-акое?
Когда гляжу – Господи Cyce Христе! Волк агромадный у стены и в окошко заглядат! А там маманя белей снега. Ну, брат – карабин.
А палец придержал: у волка колесо на спине!
Тут собаки накинулись. Враз алыки спутали. Кто на волке висит, кто на друг друге – куча мала!
А зверь в угол жмется. В лапе палка навроде пики, а на спине уже не колесо – половинка. У меня – мураши по телу.
И что делат? Вожака да второго у нас на глазах кончил.
Остатни псы отскочили. Лают, заходятся, аж звон в ушах. Смотрю – приподнялся, прыгнуть вроде. Щас остатнех собак переколет!
Тут
Путик – охотничья тропа, вдоль которой стоят капканы.
Ворвань – жир морских животных. Обладает сильным специфическим запахом.
«Босой» – здесь: белый медведь.
«Длинна» ночь – полярная ночь.
