на лоб.
– Я был в палатке кадров, сказали, больше никого не берем…
Как ни напрягаюсь, я ничего не могу придумать, что бы добавить к этому. Он смотрит на меня искоса и спрашивает:
– В какую роту хочешь?
Я заставляю себя улыбнуться:
– В свою старую роту, конечно!
Он возвращает мне листок со словами:
– Ты поздновато прибыл, в следующий раз поторопись!
Я выхожу из палатки и вновь возвращаюсь к кадровику, который с недовольным видом берет мой листок. Портупея так перетянула его телеса, что он похож на слегка сдувшийся воздушный шарик.
– Рота «Гейс»! – говорит он мне и больше не тратит на меня ни секунды.
Я выхожу из палатки. Холодный ветер треплет мои волосы в одну сторону и в другую. Иду к палаткам нашей роты. В лагере – оживление. Играют в мяч, и их хохот и громкие крики будоражат всех. Одна рота выстроена на плацу, и командир стоит сбоку. По его команде они все приседают, встают, бросаются ничком на землю. Потом он указывает им на палатку хусейние и кричит. И вся рота, рассыпав строй, бежит изо всех сил к этой палатке. Каждый старается обогнать другого. Один падает, и бегущие сбиваются в кучу, чтобы на него не наступить. Поднявшись, он, хромая, догоняет их. Вот все добежали до палатки и, коснувшись ее рукой, так же, на полной скорости, мчатся обратно. Когда они вернулись на исходную черту, тот, кто упал, еще только добежал до палатки.
– Н-ну к-как? Как т-твои д-дела?
Меня окликает Мирза и уже поднимает руку вверх в знак моей победы. Потом он заглядывает в палатку и кому-то говорит обо мне. Выходит Али – босиком. Не дожидаясь его вопроса, я отвечаю:
– Направлен в нашу роту.
– Давай бегом отнеси направление в штаб роты и назад, – говорит мне Али. – Ребята в футбол собрались играть, мы тебя берем в нашу команду. Давай скорее!
Я тороплюсь в штаб роты. Обходя сзади палатку второго взвода, я вижу Хусейна – он сидит на земле и мажет ботинки гуталином. Красный шрам его блестит.
– Салам, Хусейн-ага!
Он встает, и мы с ним целуемся.
– Я слышал, что ты приехал, – говорит он. – Я ждал тебя.
Из-за ранения его рот не открывается как следует, и поэтому речь кажется какой-то жеваной.
– До полудня вы были на марш-броске, – отвечаю я. – А потом я был в первом взводе. Сейчас только в кадрах был.
– Предписание дали тебе? – спрашивает он.
– Да, меня приписали к роте.
Он ставит на землю ботинки.
– Зайдем в палатку.
– Да ты закончи свою работу, Хусейн-ага! – говорю я ему громко.
Но он уже откинул входной клапан.
– Заходи.
Я захожу вслед за ним и спрашиваю:
– А что, никого нет?
Обернувшись, он приставляет ладонь к уху и, нагнув голову, переспрашивает:
– А?
– Где ребята? – повторяю я. – В
