охвачен безумием, ударил Гао по лицу: «Смерть! – закричал он, оглядываясь по сторонам, – Вон, посмотри, Чжао, она везде! Вон, она спряталась под кровать! Вон, она прикорнула в углу! Ин Чжен схватил бронзовый треножник и с яростью обрушил его в пустоту: «Врёшь! Врёшь, гнилая старуха, не тебе взять императора всей Поднебесной! Я велю отрубить голову богу Бянь Цао если он не откроет бессмертия!
Чжао Гао, рослый, молодящийся человек, закованный в узорчатую кольчугу, хорошо знал своё дело приближённого: необходимо было молчать, пока не спросят. Украдкой Чжао утирал кровь, сочившуюся из разбитого носа. «Боги не посмеют отнять у меня жизнь! Нет!» – истерически выкрикивал Цинь Шихуанди.
– Я могущественнее их всех! Никто в мироздании не сравнится со мною! Я упорядочил мир. Я превратил вшей Паньгу в людей! Без меня вернётся хаос!» Чжао Гао в ужасе съёжился, ожидая чем же закончится приступ сумасшедшего старика. «Это Фу Си! – вдруг повернула мысль безумца, – мой единственный сын Фу Си жаждет моей смерти, чтобы стать императором! «В покои обеспокоенного Ин Чжена стекались придворные. Вот и хитроумный Ли Сы в ярком перламутровом халате пробрался в опочивальню кошачьей мягкой походкой. «Клеймит кронпринца!» – тихо шепнул сяну Чжао Гао.
По лицу Ли Сы пробежала плохо скрываемая усмешка: пройдя с императором весь путь к вершинам, став вторым по богатству и знатности, канцлер потерял чувство меры и осторожности. В своей игре он откровенно ставил на младшего сына императора, Ху Хая и подкапывался под Фу Си. Цинь Шихуанди продолжал неистовствовать: «Чжао!» – приказал он властным, но дрожащим голосом. Чжао Гао немедленно вырос перед ним. «Веди! – приказал Ин Чжен. – Веди к проклятым бездельникам, дармоедам! Веди в гнойное сборище учёных, прямо сейчас! Посмотрим, как добывают они элексир бессмертия для того, кто им роднее отца!»
По узким коридорам Сянь – Янского дворца побежала процессия придворных. Цинь Шихуанди с факелом в руках спешил впереди. Чжао Гао, оказавшегося хозяином положения, подмывало отомстить зарвавшимся конфуцианцам, но гнев императора мог вылиться во что угодно. Пожар, полыхавший в спальне, мог погубить дворец, но пожар в душе императора способен спалить страну. Чжао Гао послал солдата коротким путём в лабораторию бессмертия и передал им, чтобы они изобразили видимость кипучей деятельности, когда император подходил к прибежищу мудрости, все бумажные фонарики были зажжены и учёные носились по помещению взад и вперёд с лапками нетопырей, волчьими ушами, детородными органами крыс, бормотали, чуть ли не пританцовывая. Цинь Шихуанди, несколько успокоившись, прислонился к притолоке двери и обвёл общество прожигающими насквозь зрачками. Учёные попадали ниц. – «Встать!» – огрел их Ин Чжен, словно кнутом. Нет, даже вид их трудолюбия, ночного бдения не тронул безумства императора! «Я недоволен! – заговорил Цинь Шихуанди. – Моё тело всё больше отказывает мне! Когда
