до Рождества Изабель переехала к нему. Берни в конце концов сдался и, как его это ни пугало, пригласил ее в Скарсдейл. Она держалась с его родителями ровно и доброжелательно, но не лезла из кожи вон, чтобы понравиться, а потом ясно дала Берни понять, что не горит желанием часто с ними встречаться.
– Я бы предпочла больше времени проводить наедине, – сказала Изабель, очаровательно надув губки.
В постели она была великолепна: нежна и в то же время требовательна. Ему в ней нравилось все. Иногда он просто стоял и с восхищением смотрел на нее, пока она накладывала макияж, или сушила волосы, или выходила из душа, или входила в дверь с папкой в руках. Каким-то неведомым образом она приковывала к себе внимание. Даже его мать при встрече с ней присмирела. Изабель обладала странной способностью: рядом с ней каждый чувствовал себя незначительным, будто съеживался, но только не Берни – он, наоборот, рядом с ней чувствовал себя настоящим мужчиной. Их отношения строились больше на страсти, чем на любви. Они занимались любовью всюду: в ванне, под душем, на полу, на заднем сиденье его автомобиля, а как-то раз чуть было не сделали это в лифте, но вовремя опомнились: лифт дошел до их этажа и двери вот-вот должны были открыться. Казалось, они не могли насытиться друг другом. Весной они опять поехали во Францию, потом в Ист-Хэмптон, но теперь у них уже было больше знакомых и как-то на пляже в Квоге внимание Изабель привлек некий голливудский кинопродюсер, и на следующий день Берни не мог ее найти. В конце концов он обнаружил ее на палубе пришвартованной яхты в самой недвусмысленной позе. Берни на мгновение застыл и просто тупо смотрел на них, потом со слезами на глазах поспешил прочь. Он вдруг осознал то, что очень долго не желал признавать: она не просто красивая женщина и великолепная любовница, он полюбил ее, и потерять ее будет очень больно.
Изабель, когда вернулась, извинилась за долгое отсутствие и откровенно рассказала обо всем, что произошло, о том, чего хочет от жизни, о том, что для нее значат отношения с Берни и что он ей дает. Новый знакомый был совершенно ею очарован, о чем Изабель говорила прямо взахлеб к великому разочарованию Берни.
– Бернард, я не могу до конца дней жить в клетке. Я хочу быть свободной, лететь, куда мне хочется.
Однажды он уже это слышал. В другой жизни. Только тогда у девушки были армейские ботинки и дорожная сумка, а сейчас – платье от Шанель, туфли от Гуччи, а в соседней комнате стоял раскрытый чемодан от Луи Виттона.
– Насколько я понимаю, под клеткой ты имеешь в виду меня?
Берни поразила брезгливость в ее глазах. Нет, он не собирался это терпеть, ни в коем случае. Теперь оставалось только гадать, впервые ли она изменила ему.
– Нет, дорогой, ты не клетка, ты очень добрый, но такой предсказуемый. И наша жизнь… Мы притворяемся, будто женаты… Это не может продолжаться бесконечно.
С того дня, когда она переехала к нему, прошло всего восемь месяцев, а для нее они стали вечностью.
– Похоже, с самого начала я неправильно воспринял наши отношения.
Она кивнула, и на мгновение он ее возненавидел: стоит перед ним
