мой. Она ещё прекраснее, чем я её запомнил. И она идёт прямо ко мне!
– Да. Тебе дать списать? – Ронна уже начала копошиться в своей чёрной сумке.
– Пожалуйста, – попросила она, – я вообще ничего не делала, – у неё была небольшая отдышка.
Сначала она не заметила меня, но спустя мгновение наши глаза нашли друг друга.
– Это же ты? – щурясь спросила она. – Парень, который выиграл в конкурсе по рисованию? – она проговорила это быстро, но не тараторя.
– Да, – на лице появилась улыбка идиота.
– Ты красиво рисуешь, – улыбнулась она мне в ответ.
– Спасибо.
Ронна поставила сумку на скамью и искала уже не на весу.
– Меня зовут Сью, – проговорила она своим мягким, как снег, голосом.
– А меня – Исаак. Как Ньютона, – выпалил я.
Она засмеялась, и это был самый прекрасный смех, который я когда-либо слышал.
– Вот, держи, – Ронна протянула Сью тетрадь.
– Спасибо, я верну на уроке, – она повернулась ко мне и помахала, – пока.
– Пока, – проговорил я не без нотки грусти.
Я стоял, глядя туда, где секунду назад была Сью, и не понимал, что произошло.
– Исаак? – позвала Элли. – Ха-ха, всё в порядке?
– Да, – вернувшись к ним, как ни в чём не бывало ответил я.
Потом последовали какие-то вопросы. После я, кажется, смеялся над их шутками, хотя самих шуток не помню, но всё это стало абсолютно неважным, потому что Сью уже не было рядом.
Карандаш обводил её глаза. Они были похожи, но всё равно передать их глубину не удавалось. Я мог проводить часы, вырисовывая и продумывая каждую деталь в портрете. Сначала я рисовал на черновике, а после переходил к слоновой кости4, чтобы сделать портрет максимально безупречным. Я был обуян странным чувством, которое не испытывал никогда, рисуя картины. Мне казалось, что я не должен допустить ни единой промашки, потому как испортить это лицо было бы просто греховно.
Я прокручивал в голове день. Знакомство с девочками, Сью…
Только сейчас мое сознание более или менее стало воспринимать их. Всё-таки они веселые, и с ними было интересно болтать, хотя в розовой пелене я не помнил и половины разговоров, но о чём-то же мы говорили до конца перемены, верно? Перед глазами снова всплыл образ учителя. Мне все ещё было не по себе.
«Музы это те… кто вдохновляют… они спускаются… и приносят вдохновение…».
Я остановил карандаш и посмотрел на результат своего труда. На сочные, как вишня, губы, потом – на глаза. Вот она, моя муза, – понял я. Из-за неё я хочу рисовать, из-за неё у меня появляется вдохновение.
Мне думалось, что ради этих глаз, я готов на все…
Муза…
В комнате отца было прибрано. Относительную идиллию этого пространства нарушали всего три вещи: блюдце с косточками и хвостиком от хурмы, что стояло на его тумбочке, неубранные диски на столе и включённый компьютер с выключенным экраном.
Я
