годы сотрудничества с ЦРУ у него было вдоволь возможностей поставить жизнь на карту по самой высокой ставке. Удовольствие и возбуждение, получаемое им от рискованных и зачастую сомнительных заданий, по природе своей было сродни сексуальному. Только это ни в коей мере не уменьшало его ненасытной тяги к сексу, и он не мог себе представить ничего более волнующего, чем сочетание наслаждения, боли и опасности. Его пленил Сан-Франциско, чей потаенный мир, порочный и эротический, казалось, превосходил границы самого болезненного воображения. Где еще в мире можно найти такое разнообразие возбуждающих приманок – от детской и подростковой проституции – мечты педофилов – и утонченных, экзотических салонов садомазохистов до сборищ онанистов, рынков черных и белых рабов для сексуальных утех, шоу транссексуалов и скотологических клубов?
В эту ночь мишурный блеск города, как никогда, притягивал Маккензи. Хотя он ни за что и никому не признался бы в этом, масштаб предстоящего дела заставлял его нервничать. При всей его любви к опасности и приключениям нынешнее задание не было обычной тайной операцией из разряда тех, которыми он обычно занимался. Не было оно и «порожним рейсом» – таких крупных дел он еще никогда не проворачивал. Уж, конечно, он предпочел бы находиться сейчас не здесь, а в Содоме и Гоморре колоритного сан-францисского «дна», продолжая старые знакомства или заводя новые.
Он ссутулился, поплотнее запахнув ветровку, будто пытался создать укрытие, чтобы уберечь свои плотские фантазии от ветра и соленой водяной пыли. Его мечты грубо прервал нарастающий прерывистый стрекот. Когда шум стал оглушительным, из темноты в ореоле белесого света вынырнул военный вертолет. Лопасти его винта безжалостно кромсали и разгоняли туман. Приблизившись к посадочной платформе, он на несколько секунд завис в воздухе, а потом мягко приземлился на палубу.
«Должно быть, это Крэйг Энрайт», – подумал Маккензи. Энрайт, ведущий специалист НИПИСа, должен был присоединиться к команде «Калипсо». Ему было поручено возглавить научную часть предстоящей операции и стать связующим звеном между кораблем и исследовательской группой института. Энрайт проделал стремительное и неуклонное восхождение от юного вундеркинда до одного из самых блистательных ученых института и специалиста мирового класса в своей области науки.
Поскальзываясь на каждом шагу, Маккензи подошел к вертолету, чтобы встретить гостя. Он заметно прихрамывал – то была память о напряженной и рискованной операции, чуть не стоившей ему жизни: тогда ему едва удалось спасти свою шкуру. Дверца вертолета открылась, и на палубу сошел маленький тщедушный человечек лет тридцати с небольшим. Видимость была неважной, но большие толстые очки в тяжелой темной оправе были такой неотъемлемой чертой внешности Энрайта, что Маккензи узнал его без труда.
В обществе Энрайт всегда был неуклюжим и застенчивым, и это делало его постоянной мишенью для шуток и розыгрышей. Сверстники считали
