не годится.
Получив такой убийственный разнос от своего патрона, мистер Тернер потерял дар речи – в его птичьем тощем горле что-то клокотало то ли от страха, то ли от гнева, а может, из-за других, неведомых эмоций, которые находились за гранью понимания Стефани.
– Прошу вас, сэр… Мистер Томас, сэр…
Гром и молнии.
– Что натворил мистер Томас? Говори, не трусь!
– Он… он, – захлебываясь, прохрипел несчастный секретарь.
И тут Стефани осенило. В конце концов, она была принцессой и много раз наблюдала, как подданные тряслись от страха, словно желе, перед лицом разгневанной королевской особы. В ее душе возникло естественное, если не сказать, смелое желание. Сердце дрогнуло. Она считала, что в данном случае сильный должен защитить слабого.
– Дело в том, сэр Джон, – вмешалась Стефани, смиренно опуская глаза, – что я вел себя слишком вызывающе.
– Вызывающе!
– Да, сэр. Непростительная дерзость с моей стороны. Боюсь, это недостаток моего воспитания.
– Это правда? Я вас спрашиваю, мистер Тернер!
Мистер Тернер беззвучно зашлепал губами, затем глазами, полными отчаяния, посмотрел на Стефани. Наконец, совладав с собой, он расправил костлявые плечи, заложил руки назад, сцепив их за спиной, и гордо вздернул подбородок.
– Вызывающе, сэр? Слишком мягко сказано. Это была не просто дерзость, мистер Томас вел себя высокомерно и в высшей степени непочтительно по отношению к своим патронам. Этот… этот молодой человек, – сказал он таким тоном, словно обвинял его в прелюбодействе, – этот молодой человек имел наглость требовать для себя отдельный кабинет, сэр. Кабинет! С… с окном!
– И с ковром, – скромно добавила Стефани, – чтобы ногам было удобно.
Законопослушные губы сэра Джона искривились и сурово застыли, образовав жесткую прямую линию.
– Я потрясен до глубины души! Это возмутительно, мистер Томас! Прошу запомнить: здесь только я и мой коллега адвокат мистер Норем имеем право пользоваться отдельными кабинетами. Клерки и секретари работают в одной комнате, чтобы поддерживать атмосферу объективной коллегиальности, без чего невозможен процесс обучения и рождения новых идей, – закончив, сэр Джон взмахнул сухощавой рукой, пытаясь изобразить объективную коллегиальность, отчего атмосфера обучения и новых идей ощутимо завибрировала.
– Да, конечно. Я понял, – сказала Стефани. – В высшей степени похвально, сэр. Отныне я буду помнить об этом непрестанно.
– И позвольте заметить, мистер Томас, что вы очень неудачно начали свою карьеру в юридической сфере. Еще нет и девяти часов, а вы уже проявили себя с наихудшей стороны: опоздали, – лицо сэра Джона исказила гримаса отвращения, – и вели себя крайне вызывающе. Это надо пресекать на корню, мистер Томас. На корню.
В дальнем конце комнаты послышался чей-то кашель. Звук мягким эхом взлетел под потолок, украшенный лепниной.
– Да, сэр.
