защитой Сербии и которая с божьей помощью приведет к исполнению ее (Сербии) народных идеалов, Россия не сомневается, что сербское правительство без колебания пойдет навстречу ее заветному желанию восстановить братство всех славянских народов, и прежде всего Сербии и Болгарии. Жертвы, которые придется для этого принести Сербии, несоизмеримы также с теми жертвами, которые несет Россия. Само собой разумеется, условия, сообщаемые ныне Пашичу, не должны быть нами сразу сообщены болгарам. Для нас необходимо лишь быстрое и категорическое согласие сербского правительства предоставить России полномочия начать переговоры в указанных выше пределах. Какие-либо колебания в настоящий момент мы считали бы прямо пагубными».
События последующего времени показали с полной убедительностью, что оценка положения, из которой исходил в данном случае Сазонов, – по каким бы мотивам он к ней ни пришел, – была правильна: только такими уступками Болгарии, какие он предлагал, можно было добиться ее участия в войне на стороне Антанты. Дальше того, что он предлагал предоставить болгарам в самые первые дни войны, строго говоря, не шли и гораздо более поздние притязания болгарских правящих кругов, поскольку речь шла о Сербии или, точнее, о Македонии[56]. Говорить же в это время, когда Турция официально еще не вошла в состав врагов Антанты, о Фракии и линии Энос – Мидия вообще не приходилось, да по отношению к сербскому правительству не было и надобности.
Потребность соглашения с Болгарией сознавали в это время и в самой Сербии, как явствует из телеграммы Штрандтмана от 2 августа (20 июля), в которой он сообщал Сазонову о желании Пашича, чтобы Россия взяла на себя функции примирительницы Сербии с Болгарией[57]. В те первые дни войны, когда Белград обстреливался австрийцами и сербская армия собиралась покинуть, а затем и покинула столицу королевства, а отношение Франции и в особенности Англии к начавшейся войне еще не определилось окончательно[58], в Сербии были готовы на широкие уступки Болгарии, дабы не довести дела до полной собственной катастрофы.
Вскоре, однако, положение дел изменилось. В то время как Сазонов, преследуя ту же цель обеспечения соучастия в войне Болгарии, старался подействовать на Грецию, убеждая и ее в необходимости сделать болгарам известные уступки, – на этот раз, однако, точно не формулированные[59], – от Штрандтмана стали поступать неблагоприятные сведения, вызывавшие раздраженный отклик Сазонова[60]. Становилось ясно, что в Сербии начинают преобладать иные настроения, чем в первые дни, и что представляется необходимым прибегнуть к средству весьма неприятному для русского правительства, все еще не привыкшего к мысли о преувеличенности ходячих в русских влиятельных кругах представлений о решающем значении «голоса России» для политики «славянских братьев», – а именно к совместному воздействию трех держав Антанты на строптивых сербов и не
Так, уже после вступления Турции в войну болгарский премьер Радославов обуславливал присоединение Болгарии к Антанте немедленной передачей Болгарии территории до Вардара (телеграмма Сазонова от 25/XI 1914 г. № 4170).
Сообщая «доверительно» о двух своих разговорах с Пашичем, в которых он его убеждал, «что ныне наступил, быть может, единственный момент, упустить который было бы преступно, чтобы предпринять в Софии шаги к привлечению активной помощи Болгарии» за «определенные» компенсации, Штрандтман далее говорит, что «Пашич отлично сознает всю сложность политической обстановки и необходимость уговора с Болгарией, но вместе с тем предвидит серьезные трудности в направлении этого вопроса со стороны сербского общественного мнения, а главным образом опасается чрезмерной требовательности болгар по этому последнему пункту. Он будет надеяться на нашу помощь и на наше умеряющее, если понадобится, воздействие в Софии. За разрешение пользоваться нашим посредничеством он приносит глубокую благодарность вашему высокопревосходительству».
О том, насколько сомнения в этом отношении были основательны, см., напр., поучительный рассказ Черчилля, т. I, с. 261–262, а также названную выше книгу Стида, т. II, в особенности с. 8, 11, 12, 14, 16, 31.
Об этом говорилось в телеграмме от 10 августа ⁄ 28 июля Демидову.
«Поведение Сербии за последние дни вызывает в нас некоторое недоумение. Ежедневно к нам поступают всевозможные просьбы, которые мы стараемся посильно удовлетворить. Между тем со стороны Сербии мы не видим той же готовности удовлетворить разумные наши просьбы. Мечтая о Великой Сербии, Пашич высказывает очень мало желания идти на необходимые и умеренные жертвы, чтобы заручиться благожелательным нейтралитетом Болгарии» (Телеграмма Штрандтману от 12 августа ⁄ 30 июля № 1847).
