после разговора с хозяином Усадьбы волхва. А если вам лично это не нравится, то…
Нина Осиповна показала взглядом в сторону двери. И Егорша понял, что спорить бесполезно и даже опасно.
Глава 7. Отец Климент и жрец Горыня
Выйдя из здания поселковой администрации, бабка Матрёна пошла не домой, а в церковь.
Идти было недалеко, но шла она долго. Известие о смерти любимицы подкосило могучую старуху, она еле переставляла ноги и почти ничего не видела перед собой. Безмолвною тенью прошла рядом с онемевшим от изумления Владимиром, стоявшим на паперти в праздном созерцании неба над головой, вошла в отворенные, будто специально для неё, храмовые ворота, скрылась в полумраке придела, будто растаявший призрак. Юный звонарь, как только к нему вернулась способность управлять своими ногами и руками, испуганно перекрестился и трижды прочёл «Отче наш», а потом, на всякий случай, еще и «Верую». Обычно к этому его принуждал отец Климент, накладывая епитимию за какую-нибудь провинность, чаще всего излишнее любопытство, но на этот раз Владимир сделал это по собственному почину, устрашённый горестным видом старухи.
Войдя в храм, бабка Матрёна растерянно огляделась, будто не понимая, зачем она здесь, но увидела брата и вспомнила. Отец Климент ходил по храму и собирал недогоревшие свечи. Огарки он складывал в обширный карман подрясника, для чего ему приходилось задирать рясу, и в любой другой день это послужило бы поводом для колких насмешек бабки Матрёны. Но сейчас она даже не заметила этого. Подойдя к брату, она помолчала, не зная, с чего начать, а потом, стараясь усмирить свой могучий бас, неуместный под сводами храма, тихо произнесла:
– Хочу заказать заупокойную литию о новопреставленной. Прочитаешь сам ради меня, брат?
Отец Климент с сочувствием посмотрел на неё.
– Кто умер, сестра?
Бабка Матрёна всхлипнула и, как ей показалось, прошептала, на самом же деле пророкотала так, что эхо под сводами церкви повторило за ней:
– Машенька!
Отец Климент удивился еще больше, услышав незнакомое имя.
– Не знаю сей отроковицы, – сказал он, озадаченный неподдельным горем сестры из-за незнакомого ему человека. – Кто такая и кто она тебе?
– Любимица моя, гусыня, – пояснила бабка Матрёна, вытирая рукавом платья слёзы. – Приняла она вчера смерть лютую от извергов. Да упокоится её душа навеки!
Отец Климент едва не онемел от изумления, как до этого юный звонарь на паперти, а потом разъярился.
– Окстись, сестра, – сказал он, делая над собой усилие, чтобы не закричать. – Не богохульствуй! Ведь это не христианская душа. Как можно читать заупокойную литию по гусыне?
Теперь уже бабка Матрёна посмотрела на него с изумлением.
– А почему нельзя? – спросила она, уже не понижая голоса. – Характер у неё был, почитай, ангельский. Всегда ласковая, добрая. Ни разу не согрешила, не
