под сдвоенным небом – «джайлау» лениво
шептали травы, повсюду зеро: кончаем в эту бездну…
Синева и накатывающее безмолвие.
Пляжное солнце иезуитски красивое
сервера пожирают будущее,
лайнеры разламываются в полете нежным пламенем
Модильяни… благоухает время, космос… звезды
пахнут спайсом – у всех разные даты рождения,
но одна дата смерти: 00.00.00… тут забудешь Сына
Божьего и Отца. И ты бы тоже не захотела
Море: в комнатах – полдень
…сквозняк колыхал занавеску: ветер неповторимый…
не мог проснуться, сгорая от счастья! …смотрел сквозь
прицел: сквозь грозу прорываются миражи
и катаются кошки в пыли
Измерения
1
Анатомические особенности кварталов жуют
галактический мусор, согревая ноги. И память… стая
леммингов в отдалении делает мне знаки…
Плетусь по лестнице на пятый этаж – солнце выжигает
сальсу на плечах …вхожу в полумрак, снимаю обувь.
Офелия затаилась за дверью словно ручная газель:
я знаю, что ее здесь нет, но улыбаюсь
2
…это не пески жгут у меня в животе. Это дашики
голода… бриз скользящий в относительной плоскости
зеркал, вытесняющий сны, словно мы сами по себе —
Стефания талантлива на этом ветру сдирающем мою
кожу. Искрится, струится – обещает боль
в нашем бризе всегда столько льда
3
Нюхали нашатырь, поднимались на эшафот:
у меня Астарта в гостях.
Сижу у стены, жгу огонь на полу – в полуяви:
колышется Кошмарный Корабль, медленно
натирает спину переборка…
– Кто там?.. – кричу на верхнюю палубу.
Скрип усиливается ночами – кроме ночей
ничего и нет, «спать, спать…» хлопает парус.
В это время Астарта поднимается на борт.
Наше поле высохло…
Наше поле высохло. Наше море устало
Дети пускали кораблики в небо. Снились подушки
и синие незабудки тыкались в скулы, терлись о лето
о плечо (дыхание горячо)
Висел день, было лень убирать со стола…
молоко кисло в чашке – ты бродила по комнатам
легким абсурдом
молнии вспыхивали
перед грозой
смерть вилась лозой – заползала в углы, в окна
Стояла в саду, где нас не было: ангелы встречали
синеву… струились тени, стены – поля горели
равнодушием…
Небеса— кораблю. Ночь
