не надеется на его нравственность. То, что Викторию освободили из-под стражи, еще не значит, что она будет бросаться на чужих мужей, говорит Николай Ильич.
Виктория Полевая дома, она все еще носит длинный халат, прикрывающий ногу с электронным браслетом, но приподнимает его, чтобы показать свои оковы.
– Я не свободна.
– Все равно хорошо, что тебя выпустили, – говорит Неробов, который на суде не был, но ему дал полный отчет Амир Асланович.
Одного Джагаева ей недостаточно, Виктория желала бы паланкин и парад плешивых карликов следом, но за их неимением изливает весь гнев на Неробова.
– Извини, что отняла у тебя время. Совсем необязательно тащиться в такую даль, чтобы меня посетить. Ты не должен расстраивать свою жену.
Как мило, пережитые волнения заставили ее думать о неприятностях, которые она доставляет другим людям.
– Чего Ирине расстраиваться. Я тут по работе. Приехал тебя допросить.
Николай Ильич слушает ее рассказ и думает, мог ли он любить эту женщину в халате. Или он любил другую женщину, которой не было в ней. А Вика считает, что она и есть та женщина.
– Мы получили новые сведения, и в их свете твои первоначальные показания выглядят… странно. Я бы предположил, что ты кого-то покрываешь. Напомню, что ложные показания делают тебя сообщницей. Второе задержание, и это будет не домашний арест.
– Я поняла. Спрашивай. Я расскажу. Не знаю, с чего начать, все так неожиданно.
– Вспоминай подробности. Портье отсутствовал, мы это точно знаем. Он пришел в половине девятого.
– Я забылась. Верно, я прошла через проходную, поднялась на лифте. Но вот в коридоре определенно были люди. Я помню горничную. Она показалась мне смешливой, несерьезной. Какое мне до этого дело? Порой запоминаются какие-то глупости.
– Ты с ней говорила?
– Нет. Только с полковником. Он предложил, чтобы я располагалась в номере и что икону сейчас принесут. Ему докучал какой-то мужчина, они кричали друг на друга. Чтобы не слышать их брать, я включила погромче телевизор.
– Дальше не торопись. Обдумывай каждое свое слово. Я рассчитываю на твою внимательность.
– Да, действительно, тогда я поторопилась, когда сказала, что стрелял второй мужчина. Из коридора были слышны шаги и голоса. Слов я не запомнила, только шум, хлопанье дверей. Потом крики, извини, мат. И выстрел. Теперь я уверена, что стрелял тот, кто пришел.
– Сколько их было? Один? Двое?
– Наверное, двое. Они производили слишком много шума.
– Может быть, смешливая горничная?
– Нет, крики мужские. Они ужасно выражались. Я испугалась, что тоже могу пострадать, но обошлось.
– А икона? – Неробов дословно следовал по вопросам ее первого допроса, о как же ее нынешние ответы отличались от первоначальных.
– Я ее видела мельком, когда все было кончено. Ее принесла горничная, сказала, что передала одна дама, но
