в обычный сон и когда понял это, было уже поздно восстанавливать прежнюю осознанность. Не имея больше ни малейшего контроля над происходящим, он отдался воле потока и вскоре совсем забылся в вечно меняющемся иллюзорном мире.
Стук колес нагруженной телеги… Запах земли и сена… Загорелая шея отца…
Образы сменяли друг друга, не давая зацепиться за них.
Светлое улыбающееся лицо молодой женщины – мама… Они играют в «слова»… Смех… Резкий толчок телеги… Отвалившееся колесо… Удаляющийся обоз… «Мы вас догоним. Езжайте» – хриплый крик отца…
Грэм развернулся к нему и хотел закричать, но не смог… Дикий рев людоеда… Испуганное лицо матери… Огромная клыкастая пасть и абсолютно белые, редкие волосы на квадратной голове великана… Крик отца: «Бегите!..» Глухие удары человеческих тел об землю… Мелькающие деревья, бьющие по лицу ветки… Широкая бугристая спина гиганта… Два раскачивающихся в такт шагов изуродованных тела с вывернутыми руками на его плечах… Глаза застилает мутная пелена и скулящая боль врезается в основание челюсти.
Маленький мальчик, выглядывающий из-за дерева. По его щекам текут слезы, но он не видит этого. Пальцы впиваются в шершавую кору, белеют и сползают вниз, ломая ногти. Ветер поднимает шелковую прядь волос и выворачивает, пытаясь подчинить себе, но она выдерживает порыв и ложится на свое место.
Грэм видит его всегда сверху, чуть в стороне.
Мальчик делает неуверенный шаг за людоедом… еще один, но останавливается. Он тихо шепчет, сквозь всхлипы: «Мама… папа… мама… папа…» – повторяя как заклинание.
Великан оборачивается, громко рычит в ответ и сморкается, закрыв одну ноздрю большим пальцем. Толстые, мясистые губы расплываются в злобной улыбке и, вытерев уродливый нос кулаком, он исчезает в зарослях…
Панголин проснулся. То, что случилось на старой дороге, вновь всплыло в памяти. Оно давно казалось просто страшным сном, который со временем забывался и приходил все реже и реже. Но лицо великана, точнее его ухмылка, на веки отпечаталась в сознании.
Грэм сжал зубы и проговорил про себя: «Когда-нибудь мы встретимся!»
Зябко. Он потер ладонями плечи, стараясь согреться, но тут же скривился от боли: недавняя беседа с дознавателем еще давала о себе знать. Охотник тяжело поднялся и стал ходить по камере вечным маршрутом заключенного: от стены до решетки и обратно.
В голову упорно лезла тревога за отца Иакова: «Что будет с ним? Ведь это он послал меня на поиски книги!» Следом приходили мысли о побеге. В груди свербело желание действовать – тело рвалось куда-то. Куда?
Он встал на колени и трижды перекрестившись, зашептал:
– Господь наш всемогущий, Миронос, помилуй грешного. Не отврати лица своего от раба Твоего Грэма. Боже, очисти меня от всякой скверны. Сердце
